Круг Земной

Хьяльти сказал, что будет ей за это благодарен. Однажды Ингигерд беседовала со своим отцом и, когда она увидела, что конунг в хорошем настроении, она сказала:

– Что ты думаешь о своей распре с Олавом Толстым? Многие считают ее бедствием. Одни говорят, что потеряли добро, а другие – родичей из-за распри с норвежцами. И никому из ваших людей нельзя сейчас проехать по Норвегии. Тебе самому только хуже от того, что ты хочешь владеть Норвегией. Страна эта бедная, проехать по ней трудно, и на народ там нельзя положиться, они хотят в конунги кого угодно, только не тебя. Я бы на твоем месте оставила Норвегию в покое и отвоевала те земли на востоке, которыми владели раньше конунги шведов и которые недавно подчинил себе наш родич Стюрбьёрн, а Олаву Толстому позволила владеть своей отчиной и помирилась с ним.

Конунг в гневе отвечает:

– Ты хочешь, Ингигерд, чтобы я отказался от Норвегии и выдал тебя замуж за Олава Толстого? Нет! Этому не бывать! Лучше я этой зимой объявлю в Уппсале на тинге всем шведам, что народ должен собраться на войну, прежде чем растает лед. Я отправлюсь в Норвегию и предам эту страну огню и мечу, чтобы отплатить им за их неверность.

Тут конунг так разбушевался, что ему и слова нельзя было сказать, и Ингигерд ушла. Хьяльти ее ждал. Он сразу же подошел к ней и спросил, чем окончился их разговор с конунгом. Она говорит, что все было так, как она и ожидала. Конунг не захотел и слушать ее и страшно разгневался. Она просила Хьяльти никогда больше не говорить с конунгом о его поручении.

Когда Ингигерд и Хьяльти беседовали, они много говорили об Олаве Толстом. Хьяльти ей часто рассказывал о нем и о его обычаях и хвалил его, как только мог, и похвалы эти были справедливы. Ингигерд нравилось слушать все это. Однажды, когда они беседовали, Хьяльти сказал:

– Могу ли я, конунгова дочь, сказать тебе откровенно, что у меня на уме?

– Говори, – отвечает она, – но так, чтобы никто больше не слышал.

Тогда Хьяльти сказал:

– Что бы ты сказала, если бы Олав, конунг Норвегии, послал к тебе сватов?

Она покраснела, подумала немного и тихо ответила:

– Я не могу ответить на этот вопрос, так как не думала, что мне придется на него отвечать. Но если Олав в самом деле такой достойный человек, как ты об этом рассказывал, то я не пожелала бы себе лучшего мужа, если только ты ничего не преувеличил.

Хьяльти говорит, что он рассказывал о конунге чистую правду. Они часто говорили наедине обо всем этом. Ингигерд просила Хьяльти никому ничего не рассказывать:

– Конунг разгневается на тебя, если узнает.

Хьяльти рассказал обо всем скальдам Гипуру и Оттару. Они сказали, что замысел очень хорош, если только удастся его осуществить. Оттар был красноречив, и знатные люди любили его. Он сразу же повел разговор с конунговой дочерью и рассказал ей то же, что и Хьяльти, о достоинствах Олава. Они с Хьяльти часто говорили об этом деле. И так как они часто о нем говорили и Хьяльти уже видел, что ему удалось кое-чего достичь, он послал гаутов, которые с ним были, обратно с письмом от него и от Ингигерд, дочери конунга, к ярлу и Ингибьёрг. Хьяльти дал им знать о беседах, которые он вел с Ингигерд, и об ее ответе. Гонцы приехали к ярлу незадолго до йоля.

LXXIII

Послав Бьёрна на восток, в Гаутланд, Олав конунг послал других своих людей в Упплёнд, чтобы они готовили там пиры для него. Он собирался ездить всю зиму по пирам по Упплёнду, так как раньше у конунгов существовал обычай каждую третью зиму ездить по пирам по Упплёнду.

Осенью конунг выехал из Борга. Сначала он отправился в Вингульмёрк. Он делал так: останавливался в соседстве с лесными поселениями и созывал оттуда всех жителей и особенно тех, кто жил в самой глуши. Он расспрашивал о том, как там соблюдалось христианство, и если узнавал, что плохо, учил народ правой вере. Тех, кто не хотел отказываться от язычества, он жестоко наказывал, некоторых он изгонял из страны, у других приказывал покалечить руки или ноги или выколоть глаза. Некоторых он приказывал повесить или обезглавить, и никого не оставлял безнаказанным из тех, кто не хотел служить Богу. Так он ездил по всему фюльку и не щадил ни могущественных, ни немогущественных. Он назначал священников и сажал их так густо по Упплёнду, как считал необходимым.

Так он объехал весь фюльк. Когда он отправился в Раумарики, с ним было три сотни вооруженных людей. Скоро он увидел, что чем глубже в страну он продвигается, тем меньше там знакомы с христианством. Он действовал все так же и обращал всех в правую веру, а тех, кто не хотел его слушать, он сурово наказывал.

LXXIV