Кругами рая

Такого поворота Алеша не ждал, испытание не удалось, слезы текли по холодным щекам. Теперь он убежит по-настоящему, решено, у него вырастет борода и большой горб, и когда он постучится в дом к похудевшим от тоски родителям, они его не узнают. Представив эту картину, мальчик разрыдался. Ему стоило большого мужества подавить громкие всхлипы, чтобы не быть услышанным. Теперь он уже страстно хотел, чтобы о нем никто не вспомнил.

Незаметно Алеша заснул и так же внезапно проснулся от холода. Темнело. Небо подрагивало и позванивало последней синевой. Дальние деревья по-прежнему освещались окнами, рыжие кроны казались теплыми и приветливыми, а над его шалашом проступали звезды.

Никогда он не чувствовал себя таким никому не нужным. Он был еще более одинок, чем шляпа, которая из года в год пылится и мокнет на их крыльце. Однажды в утюжке этой шляпы вырос карликовый одуванчик.

Потом, конечно, выяснилось, что Алешу искали и очень беспокоились. У мамы были вспухшие от слез глаза, когда отец растерянно и неумело забирался на яблоню, чтобы передать сына ждущему внизу Станиславу Николаевичу. Тот вдруг объявился и ввиду этого происшествия остался ночевать. Алеша как будто успокоился и с аппетитом поглотил отложенные для него куски торта. Но обида, созревшая в укрытии, никуда не ушла. Этого бесполезного ожидания в ветках, на промокших досках, этой загомонившей вдруг во всех любви и испуга он никогда не простит. Алеша ждал момента, когда его отправят спать, чтобы снова сосредоточиться в одиночестве и продолжить мечтать о побеге.

* * *

– Домечтался, – бормотал одинокий прохожий, вышибая танцующими кроссовками пыль из дороги. – Осталось отрастить горб и бороду.

Родителей, как уже сказано, Алексей не видел почти год. Отец вдруг стал тараканить в его фельетонах, вынюхивая профессорским носом то, чего там отродясь не было. Должно быть, поводил туда-сюда в воздухе невидимым штангенциркулем и гневно убедился, что греза о наследнике не совпадает с реальным сыном. Болтики и гаечки из разных комплектов. Он ведь, при своем домостроевском нраве, всегда шел от мечты.

А и мать на старости лет рванула вдогонку за талантом, упущенным в молодости. Теперь пишет своих тотемов даже зимними утрами, при дневных лампах. Друг с другом живут параллельно, как и полагается двум гениям, запихнутым в коммуналку. Алексей устал разбираться в причинах их молодежного раздрая.

Таким образом, бродяжничество его случилось само собой, не во исполнение детской мечты. Но в то же время он понимал, что как бы и во исполнение.

Его манера теряться, пропадать из виду, пойти не туда, куда объявил. Сюда приехал мистером Иксом, сбежав, можно сказать, от славы.

Еще до этого случилось так, что и его собственная утлая семья распалась в одно мгновенье. Жена его слишком близко к сердцу приняла дистрофичные стандарты топ-моделей, страдала анорексией и всегда казалась немного отрешенной, каждая клеточка в ней исходила сексуальным томлением, и ей приходилось скрывать это, как мечту. Свою несчастную, большеглазую, сексапильную Анечку он застал однажды наездницей на друге-художнике. Увидев его в дверях, та не остановила скачку, наоборот, еще прибавила, продолжая косить на мужа молящим и одновременно смеющимся глазом. Алексей молча побросал свои вещи в сумку и вышел.

Как ни странно, это не затронуло его слишком глубоко, осталось резью в памяти, как бывает резь в глазах. Ну, повелся на запах и изящество мормышки, заглотил, попался – сам, в сущности, виноват. С его комплексами любое сексуальное внимание способно было спровоцировать платоновское воспоминание. Но все это шло мимо любви.

Месяца через три в Домжуре, во время раздачи «золотых перьев», одно из которых причиталось ему, Алексей познакомился с Таней и впервые влюбился по-настоящему, по-старомодному, с ревностью и темнотой в глазах. В присутствии Тани он становился косноязычен и туповат, чего уж подлинней? Таня и нашла для него эту дачу знакомого академика, но, кажется, для того и нашла, чтобы он теперь только и думал, что о характере их отношений со знакомым академиком.

Еще эта неожиданная встреча с Мариной. Она его, несомненно, любила. Пристань, о которой мечтает всякий бродяга. Но от Марининой проницательной предупредительности и напевной нежности ему стало душно, как когда-то. К тому же рядом неизвестно от кого прижитая Ксюша. Такая получилась бы запоздалая, компенсаторная семейка на старость.

Оставалось бродяжить. Алексей понимал остатком честного здравомыслия, что трагедией здесь не пахнет. Так, ноющая тоска сосредоточилась на себе самой и себя же поедает.

Уже свернув к поселку, он увидел женщину в шелковом восточном халате. Рядом с ней белобрысый мальчик в гольфах тянулся пальчиком к земле и тут же резко отдергивал его.

– Мама, я боюсь жука. Он меня укусит.

– Не укусит, сыночка, – ответила женщина. – У него зубки вырваны.

Этот стоматологический и по-матерински теплый способ успокоить сына заставил Алексея замедлить шаг.

– А он губами, – капризничал мальчик.

– Губами он может только улыбаться.