Кругами рая

Например, не хотелось ему как-то идти с маленьким Алешей в зоопарк. То ли вначале просто не хотелось выходить на улицу, то ли идти именно в зоопарк, от которого с детства осталось тягостное впечатление. ГМ останавливался на втором и, возможно, уже в этом обманывал себя. Более того, сейчас он был уверен, что старался ради сына. Зачем тому было видеть жалких медведей с потертыми боками, орлов, которым негде расправить крылья, обезьян, обиженно взирающих на передразнивающую их публику? Жалкое зрелище. Он рисовал картины с легким укором людям. Вводил что-то из Хлебникова про волков, которые выражают готовность и преданность скошенными глазами? Разве это настоящие волки? Слоны в зоопарке забыли свой трубный крик и приседают, точно просят милостыню..

Говорил, конечно, каким-то понятным Алеше детским языком, но тот все равно настаивал и готов уже был заплакать. Дуня устроила маленький скандал, пошли всей семьей. Алеша скучал, иногда подыгрывал родительскому наигранному же удивлению, но поход был испорчен: мальчик видел все не своими глазами. Сказку про то, что когда-нибудь они накопят денег и поедут во Флориду, где заросли бамбука, пальмовые рощи, сад бабочек, игры с дельфинами и даже маленькое африканское сафари, он слушал вяло.

Всплывший в памяти через десятилетия, этот эпизод очень огорчил ГМ, потому что больше даже, чем сегодняшняя катастрофа, не вписывался в представление о правильных отношениях. Он всегда думал, что от человека к человеку передается только искра и сочувствие, все прочее, и главное, остается на его волю. Как отпустил он сегодня солдатика, снабдив сигаретами и предупредив о патруле. Как отпускал в свободное плаванье студентов и аспирантов. Творчество и любовь – вещи суверенные, ни соглядатай, ни советчик, ни нянька им не нужны. Но тогда зачем петь песни про зоопарк, когда надо просто взять за руку сына и отправиться с ним туда? Возможно, в тот момент он украл у Алеши первый самостоятельный восторг или разочарование и тем самым привязал к себе крепче, чем любая трусливая нянька веревкой-поводком?

А и с Дуней – разве он действительно отпустил ее в стихию, оставаясь первым оценщиком и авторитетом? Быть может, муки творчества у таких, как она, страшнее, чем у гения, в силу безысходности и ежесекундно погибающих в мозгу шедевров? Не эксперт тут нужен, а сострадалец, хотя ГМ и сейчас не мог придумать, в чем это могло выражаться. Пришлось бы неизбежно лукавить. Долго на этом не удержишься.

А ведь он в свое время буквально украл Дуню у ее первого мужа. Тогда ее картины нравились ему все до единой тем, что простодушно иллюстрировали настроение и, не таясь, обнаруживали поочередную влюбленность то в Сезанна, то в Фалька, то в Малявина, то в Гогена. Тогда он любил саму эту ее резвость и страсть, а не картины. Когда же картины вдруг стали главным? В Дуне разыгралось тщеславие, или в нем стало меньше любви? Искусство требует совершенства, да. Но разве оно нужно любви?

И вот авторитет теперь, получается, просто, ординарно нашкодил? Если даже и виниться, то непонятно, в каких выражениях. Такая роль была ему не знакома.

Неожиданно и в воспоминание ГМ о Тане прокралось что-то его раздражающее. Вдруг эта влюбленно и тревожно глядевшая на него женщина показалась ему теплолюбивой птичкой, которую ветер и жажда новизны занесли в чужую голодную блокаду, и, мало того что она разбросала остатки съестного и заставила всех переменить позы, которые они экономно выбрали для выживания, так вот теперь еще и за нее надо было отвечать.

Это была плохая мысль, очень плохая. Она лишний раз убедила ГМ, что в нем что-то серьезно и, может быть, окончательно разладилось.

Глава тридцать вторая

АЛЕКСЕЙ ОТДАЕТ ПОСЛЕДНЮЮ ДАНЬ ПЬЯНСТВУ ШКАЛИКАМИ. СМЕРТЬ ГРИНИ, ПОСЛЕ КОТОРОЙ ИСЧЕЗАЕТ И ЕГО УБИЙЦА, УСПЕВАЯ ЗАФИКСИРОВАТЬ МИГ СВОЕГО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ