Круги Данте

Оставив в стороне зловещее сходство этих слов с происшествием, Данте с удивлением заметил нарушение формальностей. Обычно нотариус удостоверяет все предшествующее его подписи. Но, кроме того, существовала другая странность, которая удивляла еще больше. Подпись была фальшивой. Это было можно заметить невооруженным глазом. Нетрудно было установить перо, из-под которого вышла эта подпись: она была сделана вторым нотариусом, который занимался обработкой других листов, Джироламо Бенчивенни. Он подписывал остальные акты. Прежде чем прочитать внимательнее этот документ, Данте просмотрел остальные бумаги и заключил, что во всех есть общие черты.

Сперва удивившись необычности составления документов, Данте не придал особенного значения своему открытию. Вероятно, так была исправлена чужая ошибка ― небрежность первого нотариуса, который после этого, похоже, не смог заполнить остальные документы. Это было не очень важно, если документы нужны были только для удостоверения кровавых деяний. Тогда этому мало помешает незначительная поправка. Читая записанное в документах, Данте испугался и должен был прервать чтение, впечатленный жестокостью содеянного. Как больно было связывать свои стихи с этим! Это было ощущение, которого ни Гвидо де Баттифолле, ни кто-то другой не могли понять. Возможно, граф решил, что эти факты не произведут на него столь же сильного впечатления, что и существование в вымышленном мире. Но Данте не обрел большой радости, увидев свой «Ад» на земле. Поэт вовсе не думал о реальности, когда создавал свое творение, он думал о царстве мрака, представляя христианский ад, в который попадают грешники. Правда, многие грешники в его произведении были политическими противниками Данте, и он таким образом расплачивался с ними за свои страдания, находя в этом легкое моральное удовлетворение. Но в его «Аде» грешники были подчинены рациональному приговору. Небесные силы, а не его каприз, устанавливали наказания, вершилось Божественное правосудие. Кроме того, речь шла о душах, а не о живых людях, испытывающих страдания от увечий. Даже в самых темных уголках сознания Данте никогда не скрывалось желания заставить кого-то так страдать живьем, он вовсе не стремился перенести кровавую вендетту такого размаха на землю. Данте Алигьери не гордился своей беспристрастностью во время службы в приорате, ведь тогда он приобрел врагов, потому что сам находил смысл в наказании изгнанием. Данте упорно отрицал свою связь с Universitas Alborum,[27] считая их «невежественной и порочной» компанией. Он никогда не хотел так низко опускаться. Его прошлое никому не давало права связывать несколько жутких деяний с его именем. Данте перечитал более тысячи раз эти маленькие цитаты, словно, делая это, пытался найти знак, который позволил бы ему отвергнуть свою причастность к этим событиям.

Во втором преступлении, в кровавом потрошении Бальтазарре де Кортиджани, надпись, выбитая дереве, к которому было прислонено его обезображенное тело, точно отсылала к эпизоду с девятым рвом Магомета:

Не так дыряв, утратив дно, ушат,
как здесь нутро у одного зияло
от самых губ дотуда, где смердят:
копна кишок между колен свисала,
виднелось сердце с мерзостной мошной,
где съеденное переходит в кало.[28]

В убийстве Бертольдо де Корбинелли записка была прикреплена на дьявольский инструмент, служивший, чтобы забрать у жертвы жизнь. В этом случае цитата изображала вечное наказание ложных прорицателей:

Когда я взору дал по ним скользнуть,
то каждый оказался странно скручен
в том месте, где к лицу подходит грудь;
челом к спине повернут и беззвучен,
он, пятясь задом, направлял свой шаг
и видеть прямо был навек отучен.[29]

За торговцем Пьеро Вернаккиа, последней жертвой этой жуткой игры, убийцы должны были следить до самой его кончины, чтобы потом сверху положить листок с соответствующей цитатой и не спалить его горячим пеплом или огнем. Текст был взят из описания седьмого круга ада:

А над пустыней медленно спадал
дождь пламени, широкими платками,
как снег в безветрии нагорных скал.
Так опускалась вьюга огневая:
и прах пылал, как под огнивом трут,
мучения казнимых удвояя.
И я смотрел, как вечный пляс ведут
худые руки, стряхивая с тела
то здесь, то там огнепалящий зуд.[30]