Круги Данте

Присутствие этих ничтожеств было доказательством того, что поблизости есть хороню населенный город. Днем все эти люди промышляли на улицах и площадях в поисках денег и куска хлеба. Неестественно улыбаясь, они скрывали свою ненависть. Ночью, когда ворота закрывались, горожане погружались в праведный сон, а негорожан выметали наружу, словно кучу навоза. Тогда они показывали другое свое лицо. Это были бродяги, занятые сомнительными делами, искатели приключений, паломники, странствующие музыканты, мимы, шуты, фокусники, игроки и мошенники разного рода, кантасторий,[5] ремесленники и бродячие торговцы, воры, сумасшедшие священники, ожесточенные постоянными крестовыми походами, аптекари, коробейники и проститутки ― все они нагромождались локоть к локтю в логовищах, подобных тому, где теперь остановился Данте. Но существовали еще более отталкивающие тины: голодные, обозленные из-за потерянного урожая крестьяне, профессиональные попрошайки, разорившиеся ремесленники, сироты, больные бездомные, некоторые с отвратительными гнойными язвами и проказой, вдовы, матери с тощими детьми на руках. Всем им не было места даже на таких постоялых дворах, и они оставались ночевать под открытым небом; безучастные к проливному дождю пли морозу, они ждали рассвета, который позволял снова умолять о милосердии, хотя мало кто выживал дольше нескольких недель или месяцев.

Данте удивленно смотрел спектакль, разыгрывающийся перед его взором. Эти персонажи были похожи на животных, а не на людей. Мир безудержных удовлетворенных желаний, поиски удовольствия без меры. Данте перестал думать о высших материях, когда вокруг него оказались люди, похожие на грубых животных, заботящиеся о пропитании и о насущных потребностях, стоящие за гранью политики и философии, такие далекие от интриг, в которые, хотел он того или нет, Данте столько раз был втянут. Данте Алигьери, погруженный в создание грандиозной поэмы, охватывающей небо и землю, не знал, что в его собственной стране можно встретиться с настоящим адом. Эта реальность ввергала его в ужас, в полнейшую апатию, но не о своей судьбе он думал, а о судьбе всей Италии.[6]

Если кто-то и чувствовал себя среди этих людей как рыба в воде, то это Бирбанте. Его глазищи лучились от удовольствия. Его взгляд следил за игральными костями и картами, которые падали на столы там и тут. Едва ли он был готов следовать приказу оставаться рядом с пленником. И это могло стать причиной опасного инцидента.

Они должны были быть не слишком далеко от Болоньи, города, в котором Данте когда-то часто бывал и в который он возвращался теперь в таких враждебных ему обстоятельствах. На постоялом дворе, куда вошла их группа, вино лилось рекой, следуя латинской максиме, которая гласила: «Prima cratera at sitim pertinet, secunda ad hilaritatem, tertia ad voluptatem, quarta ad insaniam».[7] Очевидно было, что здесь уже перешли к четвертому состоянию. Пьяные забулдыги пели громкими голосами гимны странствующих студентов, популярные среди противников dolce stil nuovo,[8] распространенного среди флорентийцев и некоторых поэтов. Там были простые рифмы, шутливые пародии на вульгарной латыни, которой пользовались на постоялых дворах; песни пьяниц, распутные, иногда вдохновленные классиками, вроде Катулла или Овидия.

In taberna quando sumus
Non curamos quid sit humos,
Sed ad ludum properamus,
Cal semper insudamus…[9]

Среди этого хаоса, под пьяные выкрики и скандальные песни, наполовину раздетые продажные женщины предлагали свои услуги. Это были дешевые проститутки, и в них не было ничего привлекательного.

Bibit hera, bibit herus,
Bibit miles, bibit clerus,
Bibit ille, bibit illa,
Bibit servus cum ancilla…[10]

Одна из этих женщин с обнаженными обвисшими грудями и спутанными волосами приблизилась к Данте, который сидел, полуприкрыв лицо, на скамье в глубине трактира между двумя своими охранниками. Она сняла капюшон со смущенного поэта, и тот не смог скрыть гримасу отвращения и ужаса перед позорной торговлей плотью, которая происходила во всех углах этой комнаты. В тот же миг Микелоццо дал волю своей мощной руке: он стукнул проститутку, и она отлетела на несколько шагов. Она упала, ее скудная одежда задралась, непристойно открывая особенности ее пола взгляду остальных.

Бирбанте, следивший за этой сценой со злобной улыбкой, вскочил, словно на пружине. Он схватил проститутку и потащил ее за собой, зигзагами двигаясь между веселыми и ничего не соображающими пьяницами к дальнему углу, где несколько куч соломы заменяли кровати.