Круги Магистра

— Ну что ты,— сказал Гранька как-то растерянно. Тимка поднимался тихо, чуть не на цыпочках, со ступеньки на ступеньку по облупленной лестнице, а надписи со стен как всегда сообщали, что «Спартак» — чемпион, что Васька — дурак и что тетя Валя — старая стерва.

И никому в этом пустом, холодном, подлом мире не было дела до маленького мальчишки, убитого сегодня на развалинах его сказки. И до самой сказки тоже... Никому? А как же все рыцари, оруженосцы, мастера? А ты сам? Или ушел Вадик, погиб Алешка, и все? Баррикада... вспомнил он, последняя линия обороны. Последняя...

Тимка вдруг сообразил, что уже с минуту стоит перед дверью в собственную квартиру. Он приподнялся на цыпочки, надавил звонок, его поставил повыше отец. «Чтоб меньше хулиганы жали»,— объяснил он. Перед «глазком» мелькнул кто-то, заслонив свет.

— Заходи, гуляка,— Кашинцев, кисло улыбаясь, стоял на пороге.— Чего уроки не делал?

Тимка поглядел на него: «Ты что, не знаешь?»

— Слышал уже,— ответил на непроизнесенный вопрос Кашинцев. Почему-то обиженно и зло спросил: — Так что теперь? Всем помирать? Да заходи, чего на пороге встал...

— Жень,— сказал Тимка, сбрасывая сандалии.— Мы будем заново делать Город, там доски нужны, бревна, инструменты...

— Постой,— досадливо поджал губы Кашинцев.— Какой город? Вадим, что ли, вернулся?

— Нет, он письмо прислал. И еще, Жень, надо к Гранькиной хозяйке сходить, она ему без Вадима даже есть не дает, картошку только...— Тимка вдруг замолчал, наткнувшись на рассеянно-неприязненный взгляд.— Ты что, Женя?

— Ну, какой опять Город? Зачем? Разрешения нам не дадут. Снова скандалы, шум. Пошло оно к черту!.. Давай лучше в поход смотаемся. Подальше от всего. Граньку своего бери, других...

— Но это не просто Город! Это защита на Границе!— Холодное отчаяние стягивало губы.

— Да какая защита, какая граница? Один уже поверил! Задурил вам Вадим головы и смылся. Ну, проходи скорее, ужинать будем...

— Ничего, дядя Женя, вы не беспокойтесь, я сыт.— Тимка хотел сказать это холодно и гордо, но не получилось. Мир становился черным провалом, и он летел туда, падал, принимая в лицо жестокий налетающий ветер.

Меньше всего хотелось Тимке на следующее утро вылезать из постели. Мама заставила-таки выучить уроки, да и не сопротивлялся Тимка особо, просто сил на это не хватило. Сумрачно было на душе, но все же легче, чем вчера; пришла незнакомая жесткая решимость. Молча он съел завтрак, оделся под встревоженные взгляды родителей и, уклонившись от маминой попытки потрогать лоб, отправился в школу. Видимо, учителей смутил его вид, даже Серафима Юрьевна, обещавшая уже на второй день вытащить его к доске за пререкания, посверкала очками, вздохнула и объявила, что по ее мнению, ответ Тимофея Омельченко ни ему, ни классу пользы не принесет, а потому пусть Омельченко посидит и подумает о своем ужасном характере, наверняка явившемся причиной его нынешнего душевного расстройства. Она, похоже, могла еще многое сказать, но Тимка поднял голову и глянул в упор в бледные, защищенные очками глаза. Серафима вздрогнула и отвела взгляд. Как во сне просидел он математику и пение, не слушал ни обиженную Серафиму, ни долговязого Александ-брисыча, даже обрадовался, когда тот развел на баяне какие-то бодрые завывания. Сигнал общего сбора был дан: темная черта у двери в столовую. Дюшку и Марчика предупредил сам.

Тимка пришел на место сбора последним. Трое устроились на автопокрышках, наполовину вкопанных в желтую песчаную полосу, Марчик болтался на турнике.

— Где Дюшка?

— Не придет он, — ответил Марчик. — Говорит, играйтесь, если хотите.

Тимка грустно оглядел ребят, уселся на покрышку. Так даже одну башню не осилить. Без инструмента, без дерева. Да из шестерых — трое малыши, оруженосцы. Значит, работать всего троим. Тимка отдал письмо Вадима Марчику, и тот прочитал его для малышей, внятно и разборчиво.

— Ты Шар и Стрелу видел?—задумчиво спросил Марчик, покачивая кудрявой черноволосой головой.

— Да.

— Правда — Магия?

— Правда...— Тимка поднял глаза. Чистое небо празднично сияло над головой, как бывает только осенью, прежде чем начнется пора ненастья. Они еще ничего не знали, и последнее, самое нужное доказательство Тимка никак не решался открыть, потому что стоило начать думать об этом, как страшный провал вновь раскрывался перед глазами и вчерашнее горькое отчаяние не давало дышать, спирало горло плотным колючим комком.

— Игра,— тихонько сказал Марчик. Тогда Тимка, переглотнув, сипло сказал: — Убили Алешку, вчера, пуля оттуда...

Марчик качнулся, темные глаза распахнулись широко и требовательно: «Ты пошутил, скажи, ведь это была просто глупая шутка?»

— Вчера вечером убили Алешку. Пуля была оттуда. Гранька ее узнал,— повторил Тимка упрямо и жестко.

— Как он мог узнать пулю?

— Гранька? Он же с Великих равнин, помнишь, что я рассказывал о Границе?

— С Кашинцевым говорил?

— Он от Города отказался.

— Тогда нам не построить даже башни... И неизвестно, сколько у нас времени.—Марчик поверил, сидел весь бледный, но говорил вроде спокойно, у него это как-то получалось.