Круги Магистра

— Сейчас вам страшно... А когда давили Город, где вы все были?! Добрые и хорошие?! — Гранька стоял бледный, глаза нехорошо взблескивали клинковой сталью. Врач попробовал пожать плечами:

— У меня дежурство, суточное, между прочим... А что я оправдываюсь?.. Бред какой... Ладно, в общем если что, давайте ко мне.

Он швырнул окурок под тополь, побрел к машине, сел там на порожек раскрытой задней двери, сжав виски бледными пальцами.

— Они-то тут при чем,— пробормотал Тимка.

— Они всегда ни при чем,—непримиримо отрезал Гранг. Не Гранька, а тот мальчишка с баррикад Великих равнин, заменивший убитого пулеметчика и попавший в плен, когда кончились патроны. И видевший, как рубят связанных людей пополам очереди крупнокалиберных пуль. Это рассказал Тимке сторож, тогда еще, на дороге. «Алешка... Зачем?.. Ведь здесь не было баррикад...» — Слова и мысли получились сами собой глупые и ненужные. Горячий ком запоздало подкатывал к горлу.

— Это была моя пуля,— сказал вдруг Гранька.

— При чем тут ты! —крикнул Тимка с отчаянием и резким вспыхнувшим страхом.

— Вот,—листок бумаги, незнакомой, голубоватой, хрустящей, надпись рукой Вадима: «Город. Мальчишкам Ордена».— Почитай,— сказал Гранька.

— «Ребята! Времени мало у меня и у вас. Попробуйте восстановить Город. Хотя бы одну башню. Лучше— ту, что ближе к фабричному сараю, восстановите в ней роспись Радуги. Художник живет на Канатной, дом восемь... Гранька! Отдай Шар и Стрелу надежному человеку. Получится с башней — поставишь там по «опрокинутому небу». Помнишь еще уроки? Грозовая звезда поднимается к зениту, а мы почти ничего еще не знаем. Запомни: в Кольцах Миров есть Черное Оружие. В ночь, когда Грозовая звезда встает в зенит, его можно пустить в ход. Как — неизвестно, как остановить — тоже непонятно. Делали Древние Мастера. Но закрыть Границу ты сможешь, хоть на время. Еще: будь осторожен. Мы пошлем письмо, для этого придется открывать пути. Вместе с письмом к вам может попасть все что угодно и кто угодно. Держитесь!»

— Ты где его взял? — спросил Тимка.

— В развалинах Города, недалеко от сарая. Письмо и выстрел охранника открыли дорогу пуле.

— Ты думаешь, охранник — оттуда?

— Он даже не знает. Просто выстрелил солью, а попала пуля. Так случается на Звездных Путях.

— Как ты узнал, что там, у Вадима, что-то случилось, что было письмо?

— Ты еще услышишь,— ударила жесткой печалью мягкая Гранькина улыбка.— Ты же Рыцарь Радуги. Это — как колокол, только звучит дольше и немного иначе. «И Рыцарь слышит Весть издалека, и берет меч свой, и идет путями Земными или Звездными сразиться со Злом и положить предел могуществу его, как бы велико могущество не было»,— Гранька говорил как-то странно, нараспев немножко, будто заклинание читал.— Это из старого устава. На Великих равнинах уже говорили проще и жестче, меня Аль научил по-старому.

— Значит, все-таки баррикада,— Тимка сам поразился твердости своего голоса, потому что, если честно, слезы уже крепко подмочили глаза и повисли на ресницах.

Гранька не удивился, спросил только:

— Когда собираемся?

— В двенадцать, там, где будет башня.

Где-то под аркой взревел мотоцикл, пронесся по двору, принимая облачные блики на серебристый обтекатель. Тимка вздрогнул.

— Опять охламон Васька на драндулете прикатил! У людей горе, а он!..— вновь пронзительно заорала тетя Валя. Кажется, у нее выходило громче мотоцикла.

— А вот такие и убить могут, да... Носятся, носятся, шею все никак свернуть не могут...— пошли поддакивать пенсионерки. Они и сейчас были непробиваемо уверены в своей правоте. Милиционер грустно присел на скамеечку, на него изредка просительно поглядывали. Бабушкам тоже было страшно, поэтому вопили старательно и громко.

«Охламон», поставив машину, топтался со шлемом в руках, соображая. Потом со стуком надел шлем на руль мотоцикла.

— Да тебе, теть Валь, разреши, ты бы всех мальчишек во дворе перестреляла! — сказал он негромко, но четко.

Крик сломался. Во дворе стало пусто и жутко. Милиционер поднялся и пошел прочь.

— Тима! — позвала мама, высунувшись из окна, там горел свет, кажется, работал телевизор. Как всегда. Мирно, привычно. Издалека плыли над двором печальные тихие переливы, похожие на плач и на колыбельную, а еще — как будто прощаешься с другом навсегда, и он, не оглядываясь, уходит к прозрачному горизонту. Мелодия оживила серые драные дома, отдала им свою грусть...

— Тим, ты как хочешь, конечно. Тут дядя Женя пришел, вы с ним давно не виделись.

Музыка отзвучала, ушла в холодеющее небо. Двор сжался и потемнел под надвигающимися сумерками.

— Иди,— дотронулся Гранька до локтя.— А то весь уже пупырышками покрылся.

— Давай к нам, переночуешь, поешь, а завтра вместе в школу?

— Не, я завтра в школу вообще не пойду: отпрашиваться — только ругаться, а мне еще надо место одно проверить.— Гранька задумался.— Ты с Женей договорись: бревна, доски теперь нужны, и эта еще... путается, Марьниколавна. И наших всех предупредить надо.

— Ага... Только... ты не уходи, пожалуйста, насовсем... Вадик ушел, Аль...