Круги на воде

Я не стал спорить, а вытащил из-за пазухи один из мешочков ведьмы Настасьи - тот самый, что отказался брать инок Софроний. Бросил его Чумарю, тот поймал.

- Что это? - он взвесил мешочек на ладони так, словно собирался забросить подальше.

- Оберег. Должен помочь выбраться из петли.

- Из какой петли?

- Спускайся. Я всё расскажу по дороге домой.

- Мне теперь одна дорога: в оковы Справедливости. Или уж попросить твоего наставника?.. Пусть пристрелит прямо здесь, исполнит инквизиторский долг.

- Он дознаватель.

- Ха! Дознаватель... А ты знаешь, что в старые времена таких, как он, звали инквизиторами? Да в Ватикане их до сих пор, как собак нерезаных... Малюта Скуратов тоже вот инквизитором был. Опричником, если по-русски. Да вот хрен редьки не слаще. Одна дорога: на плаху.

- Шеф не такой, - я старался говорить, как можно увереннее. В конце концов, не убил же он Владимира, когда тот прочёл ману, чтобы нас всех спасти.

- Они все такие. Поверь.

Чумарь спрыгнул с колонки. Видимо, оберег начал действовать, и его отпустило. Не плясали больше бесы в глазах, черты лица разгладились и стали вполне симпатичными. Если б не татухи, был бы вполне обычный гопник.

Народ к этому времени почти разошелся. Я не знаю, как Алекс их уговорил. Видимо, у него, как у местного барина, свои методы.

- На тебе ведь тоже ошейник, - рэпер смотрел с издёвкой и каким-то затаённым сочувствием. - И как только дознавателю что-нибудь не понравится, он тут же крикнет: Шарик! Сидеть!.. И ты сядешь, как миленький.

- Нет на мне никакого ошейника, - буркнул я обиженно.

- Серьёзно? - взгляд Чумаря приобрёл осмысленность и глубину. Словно он впервые увидел по-настоящему. - Ты подчиняешься ему по своей воле?.. И прозвище "ручной стригой"...

- Я ему не подчиняюсь. Мы партнёры. И Алекс... Алекс мой друг.

- Тогда ты дурак. С твоими способностями, с твоей силой... Я видел, как ты сбросил Оковы Справедливости! Да тебе сам Светлейший Князь в ножки кланяться должен!

Мы сели на край сцены. Чумарь добыл из кожаных штанов пачку сигарет. Слава Богу, обычных, с табаком. Я чувствовал, что ему надо выговориться. Бывает так, что беседа - это лучшее лекарство.

- Вот так ты видишь мир, да? - спросил я, приняв предложенную сигарету и закурив. - Или ты дрючишь, или тебя. Другого не дано.

- Всё так и есть, братан. Жаль, что ты этого не понимаешь.

Он держал сигарету горстью, огоньком в ладонь, а дым пускал между колен, в землю.

- Ты сидел, - сказал я наугад. - Ещё по малолетству, за угон или кражу... А вырос в детдоме.

- Партачки умеешь читать, молодец, - он сплюнул сквозь дырку в зубах.

- Не умею. Просто это очевидно. Сколько отсидел?

- Пять лет в Мурманской детской колонии.

- Немало. Для подростка.

- Я ни о чём не жалею. Мужиком стал, призвание своё нашел.

- Ты отличный музыкант. Нет, правда... Тебе даже Слово говорить не надо, чтобы все слушались.

- Слово есть всегда, бро, - усмехнулся щербатым ртом Чумарь. - Даже если ты его не говоришь.

Очень хотелось спросить, за какие такие заслуги бывшего уголовника приняли в Совет. Но я не стал. Время придёт - сам расскажет.

- На зоне это случилось, - вдруг сказал он. - Прижали меня одни, опустить хотели. А я вертлявый был, и злой, как каракурт. В руки им не давался... Но они меня в угол зажали, лярвы, а сами улыбаются так ласково, душевно... Я и заговорил. Не знаю, откуда что взялось, сроду стишками не баловался, книжек не читал. Всё образование - два класса, три коридора, и то заочно. Наших из детдома в железнодорожное училище посылали, но я в зону ещё до этого загремел. А тут - понимаешь? - слова из меня как попёрли - что твои тараканы, весь барак на уши встал. И вертухаи, и братки... У меня кровь носом пошла, и отключка случилась. Ну и отметелили меня тогда - месяц в госпитале валялся, - он провёл языком по тому месту, где должен быть зуб. - Но с тех пор не трогали. Уважали. Потом, как откинулся, докатился до Москвы... Владимир меня с помойки вытащил. Говорит, талант у меня. Не знаю. Я, когда маны читаю, сам себя не помню. И что вокруг происходит - не помню, и что из этого получается - не знаю. Бред это всё.

- А я в Сирии служил, - неожиданно для себя сказал я. - Переводчиком при разведке, сечёшь?

- Допросы третьей степени, или как у вас там говорят?

- Сечёшь, - я спрыгнул со сцены и знаком пригласил Чумаря прогуляться. - А как вернулся - после ранения - на всю голову ушибленный сделался. Везде террористы мерещились. Год по вокзалам, с полным рюкзаком оружия мотался... Так бы и сдох в канаве, если бы не Алекс. Он меня с того света за мизинец вытащил.

- И теперь ты ему ручной пёс.

- Друг. Это немножко разные вещи.

- Всё равно он меня теперь кончит. Или Совету сдаст.

- Не кончит. И не сдаст. Вот увидишь.

Мелькнула предательская мысль: если этот талантливый гопник что-то сделал с Антигоной, я сам его кончу...

Чумаря, как просил Алекс, я оставил в баньке. Принёс ему туда матрас, одеяло с подушкой, половинку жареной курицы и жбан с квасом.

Но это было несколько позже...