Круги на воде

Присев за пучком осоки, я пригляделся к подросткам. Вокруг костра прыгали человек восемь: у каждого в руке по бутылке, глаза безумные, рты распялены в крике. Они же не думают, что их никто не слышит? Возможно, сюда уже направляется отряд строгих дяденек в рясах из самой Валаамской обители... Скрутят детишек, посадят на пароход, да и сдадут чертей в полицию, всем скопом и гамузом.

Услышав возню, я отвлёкся от плясок у костра, поморгал, прогоняя зайчики в глазах, и присмотрелся к ближайшему камушку. На нём совокуплялись. Сверху был явно парень - он двигался в характерном ритме. Под ним угадывалась девушка. Оба были без масок, волосы одинаково растрёпаны, так что не поймёшь, где кто, но вот лица меня насторожили: на них не отражалось ровно никаких чувств.

Будто подростки совершенно не осознают, чем они тут заняты. Тело девушки под парнем дёргалось, её спине явно должно быть больно на жестком камне, но - ничего. Глаза у них были такие же пустые, как у сельчан в Ненарадовке.

Я судорожно сжал подарок ведьмы Настасьи - мешочек-оберег. Испугался: а вдруг я опять в петле? И стоит закрыть глаза, я окажусь в своей кровати, разбуженный Антигоной?..

Но нет. Прошло минуты три, а ничего не исчезло, не изменилось. Черти продолжали визжать и прыгать, от костра в стылый воздух взметались яркие искры...

Надо это остановить, - подумал я. - Но как? Как сделать так, чтобы ребят реально проняло? А главное, чтобы их отпустило безумие.

Обычный алкоголь здесь ни при чём, - понял я, понаблюдав за скачущими вокруг костра. - Они его больше проливают, чем пьют...

На вид подросткам было не больше пятнадцати-четырнадцати.

Был бы здесь батюшка-сержант, пресёк бы безобразие молитвой. Алекс мог сказать ману. А я? Что могу сделать я?

Обойдя костёр по широкой дуге, я нашел на берегу две лодки. Вёсла валялись здесь же, на дне, и между прочим, одна из лодок уже почти отвязалась...

Ощупав борта, я нашел две сетки с бутылками, вывешенные охлаждаться в воде. А ещё в одной из лодок обнаружилось ведёрко. Хорошее такое ведро, объёмистое. Литров на двадцать.

Зачерпнув ледяной озёрной водички, я вылез на берег и пошел к костру...

Как они скакали! Визгу было - свиньи позавидуют. Первым ведром я окатил чертей у костра, вторым - парочку на камне. Девчонка вскочила, как ужаленная, не разобравшись, что происходит, съездила парню промеж глаз, натянула трусы и побежала к лодкам.

Хорошо, что вёсла я заранее вынес и припрятал в камышах.

Забежав по колено в воду, девчонка окончательно остыла и побрела на берег. Остальные тоже приходили в себя. Икали, жаловались друг другу на холод и никак не могли понять: как они вообще здесь оказались.

Я пролез через камыши и поднялся на тропинку. Там уже ждали отец Онуфрий и несколько незнакомых молодых монахов: как я и предполагал, в монастырях услышали дикие вопли и послали кого покрепче проверить.

Ну, теперь можно за ребят не волноваться: переловят и отвезут на Большую землю, как миленьких.

Домой шли молча. Двигатель катера шелестел совсем тихо, вода казалась тяжелой и скользкой, как натёртое маслом зеркало. Над дальним берегом занимался рассвет.

Там, где была Ненарадовка, опять полыхало зарево...

Глава 11

- Не похоже на огонь, - нарушил молчание Котов.

Я вскинул голову. Последние минут десять приходилось бороться со сном, и слова майора проникли в затуманенный мозг, словно издалека и прозвучали гулко, как колокол.

- Но это точно в Ненарадовке, - заметил Алекс и слегка изменил курс, чтобы пристать не к нашему терему, а к сельскому причалу.

Уже какое-то время я слышал непонятное буханье. Словно где-то далеко, за лесом, забивают сваи чугунной бабой. Но было ещё темно, и кто станет работать в такое время суток, было непонятно.

Теперь же я догадался, что это такое: динамики. Где-то играет музыка, а до нас по воде доходят только басы. Да и не где-то, а конкретно в нашем селе.

- Слышите? - спросил я, когда мы подошли ближе.

- Дискотека, что ль? - удивился Котов и поглядел на Алекса.

Тот пожал плечами.

- Не пожар, и на том спасибо, - пробормотал майор, приноравливаясь, чтобы выпрыгнуть на доски причала.

- Не радуйся раньше времени, - мрачно заметил шеф.

Я его понимал: в связи с несанкционированной музыкой почему-то сразу вспомнился наш татуированный московский гость. А от него всего можно ожидать.

Село было погружено во мрак. Не светились окошки, не вился дымок из труб. Но это понятно: четыре утра - такой глухой час, когда даже скотина ещё спит, не требуя ни кормёжки ни дойки. Что характерно: собаки тоже молчали. Не стрекотали цикады, не свиристели сверчки, летучая мышь не чертила небо стремительным лётом.

Ненарадовка словно вымерла.

От этой мысли сделалось не по себе. Впечатление усугублялось разноцветным заревом за околицей и глухим буханьем старых колонок.

- Не иначе, дом культуры распотрошили, - буркнул Алекс, устремляясь на звук.