В центре площади возвышалась земляная насыпь, и суетилось несколько людей. Высокий, тощий дядька в длинной, едва ли не до пят хламиде, плотный крепыш с недовольным красным лицом, несколько стражников, по случаю жары скинувших доспех, но крепко сжимавших длинные черные копья. А еще там было три врытых в землю заостренных кола. Двое уже были заняты - на них, хрипло воя, корчились совершенно голые, покрытые синяками мужчина и женщина. Третий кол, самый тонкий, оставался пока свободным.
- С ними, единянами, только так и надо, - снисходительно втолковывал стоящий рядом мужик худенькому юноше, то ли сыну, то ли батраку. - Ибо устои разрушают, как вот господин староста изволили выразиться. А все почему своеволие. Нет чтобы жить честно, как подобает государеву подданному, платить подати, чтить Высоких. Этим, видишь ли, чего-то новенького захотелось... возмечтали о себе. А в жизни закон твердый: виноват - получи. Наказаниями сильна земля олларская, без наказаний не будет и порядка. Смотри, Ульсиу, мотай на ус, что с опасными мечтателями-то бывает...
Юноша Ульсиу, как заметил Митька, изнывал от отцовских поучений, но время от времени изображал заинтересованность. Видимо, знал, что зевать да отворачиваться себе дороже.
Все было ясно. Все как и в той, прошлой деревне. Староста выполняет государственное предписание - казнить единян, буде не отрекутся от своей веры. В животе заныло, тяжелый плотный ком вырос в горле. Не отрываясь, Митька смотрел на умирающих. Отсюда, шагов с тридцати, все было видно как на ладони. Да Митька никогда и не жаловался на зрение. И теперь глядел, как пузырится у них на губах пена, и слышал, как вой постепенно сменяется хрипом. Это сколько же они так мучаются? И главное, сколько еще осталось?
"Ну что же Ты, Единый? - с раздражением подумал он, непроизвольно сжимая кулаки. - Чего Тебе стоит молнией шандарахнуть? Ты же видишь, как они корчатся? А ведь они верили Тебе. Не как я, а по-настоящему! Надеялись, что спасешь. И вот... Сам видишь... Тебе что, наплевать? Или Тебя вообще нет, и они умирают зря?"
Между тем в центре произошли какие-то движения. Протолкавшись где-то сзади, вышли двое стражников, тащивших кого-то мелкого, извивающегося. Приглядевшись, Митька едва не присвистнул. Пацан, на вид лет десяти, щуплый и тоже, как и те, на кольях, голый. Повсюду его тело пересекали свежие, кровоточащие рубцы. Что, и его?!
Багроволицый здоровяк, очевидно, староста, поднял руку. Постепенно площадь смолкла.
- И, наконец, их щенок, тоже прилепившийся к единянскому зловерию! Сказано в Желтых Свитках мудрого Мьяну-ха-Гиури - сын есть плоть от плоти отца и матери своих, и тому же наказанию повинен, ибо семья есть единая сущность. Но велик и справедлив великий государь Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после. Повелел он каждого единянина после вразумления болезненного добром спрашивать - готов ли оставить он безумное учение и поклониться Высоким Господам нашим, принеся им установленную жертву? Таковых надлежит миловать и жизни отнюдь не лишать, а направлять в город, где наместник государев поступит с ними по справедливости.
Митька, отшатнувшись, ринулся прочь. Напролом, сквозь толпу. Его толкали, ругали, он словил несколько пинков и подзатыльников, но этого не замечал. Сейчас они, эти звери, эти фашисты... маленького... на кол... Что пацан не отречется, Митька почему-то знал заранее. Ну нельзя же так... нельзя. Если это допустить... это ведь все равно, что самому...
Кассар молча возвышался в седле. Сверху ему все было видно.
- Господин! - дернул его за ногу Митька. - Ну так же нельзя. Ну сделайте же хоть что-нибудь! Он же совсем маленький!
Харт-ла-Гир окинул его ледяным взглядом.
- Забываешься, Митика, - чуть слышно процедил он. - Здесь тебе не степь, здесь люди!
Митька судорожно вздохнул. Что ж, ничего другого больше не оставалось. Пускай потом его кассар хоть плетью, хоть ножом... как того горе-разбойника.
- Вот что, господин, - произнес он свистящим шепотом, потянув кассара за сапог, - мне плевать, как вы потом меня накажете. Но если вы сейчас ничего не сделаете, я прямо туда побегу и закричу, что тоже единянин. И вам тогда все равно придется вмешаться. Или уезжайте, а я останусь тут. Вы меня поняли?
Харт-ла-Гир бешено сверкнул глазами.
- Ах ты дрянь... Я же тебя... Да ты хоть понимаешь, что тут уже ничем нельзя помочь?