Круги в пустоте

- Да не в тебе самом дело, - нехотя отозвался Харт-ла-Гир. - Так уж все хитро сплелось... Может, когда-нибудь и узнаешь, но разъяснять тебе сейчас я просто не вправе.

Митька потрясенно молчал. Никаких слов уже не было, только острая радость, молнией вспыхнувшая в слепой ночи. Значит, все-таки возможно! Значит, не зря! Ведь тогда, на крошечную секунду, а он все-таки поверил. И просил: "Ну пожалуйста, ну вытащи меня отсюда домой". И вот, нате вам. Неужели Он все-таки на самом деле есть?

- И кстати, насчет нашего маленького единянина, - глухо заговорил кассар. - Имей в виду, что те, кто охотится за твоей жизнью - как раз из них. Именно им, единянам, очень важно погубить тебя. Пойми, это ход... в очень сложной игре. Сильный ход, который переломит все. Может, в душе они тебя и пожалеют, но что такое жизнь какого-то мальчишки, вдобавок из чужого Круга, по сравнению с "великим планом спасения"? Так, мелочь. Ты, Митика, не бойся злых людей, с ними-то еще можно справиться. Ты добрых бойся. Эх, вижу, не понимаешь, ну и ладно. Может, когда-нибудь поймешь. А Хьясси... надо следить, чтобы он не сбежал к этим своим единоверцам. Иначе пойдет молва... и очень скоро дойдет до кого не следует.

- Но все-таки, - Митька не желал сдаваться, - зачем продавать-то? Ну жалко же его. Что вы чушь несете насчет денег? Много, мало... Сами ведь понимаете, что чушь... А что, нельзя его просто оставить в этом самом замке Айн-Лиуси? Там же безопасное место.

Кассар долго глядел на него. Странным, немигающим взглядом.

- Ну уж нет, Митика, - наконец вздохнул он, - я не столь бессердечен. Я его лучше продам по дешевке. И еще я молю Высоких Господ, чтобы ты никогда не понял меня. Ладно, поговорили, - сердито докончил он. - Вставай! Бери меч. Как стоишь, бестолочь? Шире ноги, шире, на левую тяжесть... да согни же ты ее! И лезвие ниже, вот так поверни...

Послушный Хьясси вернулся лишь на закате, притащил огромный веник стеблей травы лиу-кеуру-мьяни. Робко уставился на кассара.

- Вот, господин. Я собрал... Мало, наверное?

Харт-ла-Гир прищурился.

- Собрал-то ты неплохо, мальчик, но кое-что подзабыл. Ибо ведешь ты себя неприлично и дерзко, что не подобает рабу. Стоишь прямо, смотришь хозяину в глаза. Вот так, правильно, ниже голову, еще ниже. Сейчас я не буду тебя наказывать, но впредь смотри. И нечего прохлаждаться! Почисти Уголька, займись костром, разложи траву вон там. И горе тебе, если к завтрашнему утру она не высохнет. А ты чего расселся? - сурово гаркнул он на Митьку. - Ну-ка живо ему помогай. Эх, давно я тебя не порол, ибо разленился ты ужасающе.

Пришлось суетиться с Хьясси на пару, ломать сухие ветки для растопки, чистить Уголька скребницей. Но суровость кассара все равно не могла заглушить звенящей в груди радости. Значит, не навсегда! Значит, скоро домой! И даже если не очень скоро, то все равно...

Потом была пустыня. Такая, как рисуют на картинках в учебнике географии - ярко-желтая плоскость до самого горизонта, чахлые колючие кустики не поймешь чего, вертлявые зеленые ящерицы сновали туда-сюда, ехидно глядели на него.

А он шел, проваливаясь в песок едва ли не по колено, шел на одном лишь упрямстве, уже не обращая внимания ни на одуряющую, равнодушно-злобную жару, ни на ссохшуюся глотку. Ноги - он это знал - навсегда сожжены раскаленным песком, и внутри у него тоже все давно сгорело. Но идти было надо - к неровному, изрезанному верблюжьими горбами барханов горизонту. Туда, где ждет его мираж... который уже по счету? Призрачные пальмы, призрачный родник, и кажется, что уже рукой подать, а протянешь руку - и проткнешь искрящийся от зноя воздух.

Самое противное - он никак не мог понять, какая такая сила тащит его вперед, почему нельзя просто лечь на спину, раскинуть руки и глядеть в светлое небо. До самой смерти, и смерти недолгой. Зачем он цепляется за утекающую из тела жизнь? Ведь это глупо!

Нога запнулась обо что-то твердое, и он остановился, глянул вниз. Нет, теперь ничего уже не казалось удивительным. Даже этот скелет - желтый, отполированный песком до блеска, вон как солнце играет бликами на костях. А самое смешное - это ведь его, Митькин скелет! Он знал это совершенно точно. Скелет валяется здесь давно, так давно, что и не вспомнить. Может, тысячу лет, может, и больше. И это плохо, понял Митька. Значит, уже без толку надеяться на милосердную смерть, та приходит лишь единожды, и теперь придется шагать сквозь пустыню вечно. Понимание страшной, ржавой иглой пронзило его всего насквозь, от макушки до пяток. На глаза навернулись слезы, и он сам не заметил, как зарыдал.

И только подняв голову, понял, что рыдает-то как раз не он. Его глаза сухи, словно колышущиеся от слабого ночного ветерка травы. И холодные, безразличные звезды смотрят на него сверху, с темного, невероятно высокого неба. Невдалеке похрапывает черный - чернее ночи - Уголек, еле слышно дышит завернувшийся в плащ кассар. А плачет - Хьясси. Лежит, раскинув тонкие руки, словно пытается обнять землю, и негромко, на одной ноте, воет, точно раздавленный мотоциклом щенок.