Круги в пустоте

А там оказалось такое, что ноги сейчас же сделались ватными, а на лбу выступила испарина. Митька замер - и вжался острыми лопатками в холодную мраморную стену.

Огромный зал, такой же, как и предыдущий, только мрамор уже не черно-зеленый, а неприятного оттенка розовый. И так же слабо светится. И кажется, будто ты в чьей-то гигантской пасти, стенки - это нёбо, а вместо зубов...

Вместо зубов были дети. Множество - десятки, а то и сотни. И каждый окружен почти прозрачной полусферой, слегка размывающей краски, но главное все-таки видно.

Дети мучились. Кто-то был привязан к деревянному столбу вниз головой, а снизу, выбиваясь из решетки в полу, тянулось к нему темно-багровое пламя, кого-то грызли здоровенные, размером с сардельку, серые черви, чьи-то пальцы сдавливали огромные деревянные тиски.

Невидимая преграда начисто глушила звуки, но Митька понимал - дети кричат. Отчаянно, безнадежно, бессмысленно. Разные дети - и младенцы, каких в колясках возят, и постарше, и совсем большие - как Хьясси. Искаженные криком рты, изломанные тела, а главное - тяжелая, одуряющая тишина...

На миг в голове плавно все провернулось, ноги отказались держать тело - и он плавно съехал по стене, упал на колени. Жаркая волна рвоты, мгновенно подкатив к горлу, выплеснулась из него - на розовый, словно язык, пол.

Когда он с трудом поднялся и обтер губы рукавом, то заметил еще одно: от каждой полусферы тянулась тонкая светящаяся струя, едва видимая глазу. И все эти струи сходились воедино в центре зала, где на небольшом возвышении сверкала всеми цветами радуги непонятная штука. Что-то вроде огромной, в три человеческих роста, стеклянной банки с завернутыми внутрь краями, и там, дрожа и переливаясь оттенками красного, плескалась то ли жидкость, то ли газовая взвесь... Сперва Митьке показалось, что это кровь, но приглядевшись, он понял что-то иное. Что-то гораздо более подвижное, словно ртуть. И именно туда, в чудовищную банку, уходили, изгибаясь, струи.

Преодолев себя, он подошел к ближайшей полусфере. Там, на укрепленной, казалось, прямо в неподвижном воздухе дыбе корчилась девочка, лет семи, не больше. Локти ее были вывернуты за спину, волосы растрепаны, лицо сведено гримасой и совершенно бледное, это при здешней-то всеобщей смуглости. Ноги девочки чуть-чуть не доставали до пола, и между ними шмыгали какие-то юркие, черные... не то мыши, не то крысы.

Похоже, девочка не видела Митьку - ее глаза, страшно и широко открывшиеся, казалось, смотрели на что-то совсем иное, недоступное. А сверху, точно слоновий хобот, уходила в центр зала, к великаньей банке, прерывистая, голубовато-лиловая струя света.

Меч как-то сам собой оказался поднят, рука напряжена. Ну же! Ну!

Кисть едва не вырвало из сустава, когда он со всей дури рубанул по прозрачному куполу. Меч не звякнул и не сломался - попросту вывернувшись из пальцев, он шмякнулся на пол. Девочка за непонятной преградой ничего, разумеется, не заметила. А вот крысы, похоже, почуяли - одна из них, мелкая, с ладонь величиной, гадина, встала вдруг на задние лапки и как-то нехорошо, оценивающе поглядела на Митьку.

Вспомнилось, как когда-то (сейчас казалось, невыразимо давно), кассар говорил ему про Хьясси: "Продай, убей, отпусти на все четыре стороны - только не бери с собой в замок". Да, теперь все встало на свои места. Вот, значит, каков он, улыбчивый пухлый князь Диу. Вот он, великий маг и неряха... И зачем ему это?

- Ты, наверное, думаешь, зачем все это? - голос князя был вкрадчив, он струился подобно истончающемуся дымку от сигареты. Митьку точно проткнуло раскаленной иглой. Вздрогнув, он резко обернулся.

Князь Диу стоял совсем рядом, не далее как в десяти шагах. В расшитом халате, в кожаных сандалиях, без оружия... Стоял и приветливо улыбался.

Меч валялся совсем недалеко, в каком-нибудь метре, и Митька даже потянулся - но без толку. Казалось, он превратился в дерево, и миллионы жучков-древоточцев грызут его сейчас деловито и вместе с тем радостно наконец-то они дождались своего, наконец-то им разрешили. Страх разрастался во всем теле, проникал в каждую клетку, в каждую жилку, и ни одной мысли не осталось - только одуряющий, тошнотворный ужас. Хотелось одного - провалиться в черноту беспамятства, и будь что будет. Но сознание ни в какую черноту ускользнуть не могло - его цепко держала чья-то холодная воля.

Вспомнился вдруг Измайловский парк, и приморозившее его тогда к земле колдовство старика Хайяара. Но там были еще цветочки, тот страх был вызван неизвестностью, а сейчас Митька прекрасно понимал, что его ждет.

- Да ты никак волнуешься? - усмехнулся князь и как-то вдруг сразу оказался рядом. Положил ему теплую ладонь на плечо. - Зачем же раньше времени, а? К вещам, знаешь ли, надо относиться хладнокровно.

Митька обречено молчал - привыкал к страху. Тот ничуть не уменьшился, и тело по-прежнему не действовало, но в голове все же начало что-то проворачиваться. Самое жуткое уже случилось, и все, что будет с ним дальше, лишь вытекает из той секунды, когда за спиной раздался голос.