Круги жизни

Гариб раздул угли очага, заплясали отблески пламени, и в их свете увидел лицо матери: она была слепа.

— С тех пор как я рассталась с Гарибом, я не расставалась со слезами о нем и ослепла. Садись, коли вошел! — добавила она сердито.

Гариб сел, оглядывая убогие стены кибитки, взгляд его остановился на сазе, висевшем на решетке:

— Что это висит у тебя на стене?

— Любопытный ты гость, — проворчала мать. — Это саз, это значит, что на нем играют и поют.

— Позволь мне взять его в руки.

— Нельзя, это саз моего несчастного сына. Уже семь месяцев ничья рука не дотрагивалась до него.

Гариб взял в руки саз и тронул струны:

— Позволь мне, матушка, пойти с этим сазом на свадьбу. Я там буду петь и играть, и все, что получу, принесу тебе.

— Не позволю, — сказала мать. — С тех пор, как нет моего сына, его саз не выходил из дома… — и добавила: — Хочешь идти на свадьбу — иди. Чего ждешь? Раз взял саз, так бери!

31

Перед Золотой крепостью шаха Ахмада теснился народ, из ворот доносились звуки свадебных барабанов. Какой-то старик, опершись обеими руками на посох, говорил:

— Таков этот мир: поет соловей, а роза достается колючкам.

А во дворце при свете факелов шел пир. Кто-то возгласил:

— Восхвалим невесту!

Все повернулись к пологу, за которым скрывалась невеста.

— Она словно солнце в созвездии Близнецов! Будто луна в созвездии Рака! — начал восхваления рыжебородый домула Сеитнияз-мюнеджим, вновь допущенный ко двору.

— И я бы сказал про нее «месяц», да рот у нее есть! — подхватил другой визирь. — Сказал бы «солнце», да глаза есть!

— Ее красота такова, что она может сказать: «Ручей, остановись — я буду струиться. Луна, не свети — я буду сиять!» — сказал третий.

Заиграли музыканты. Нестройным хором кричали захмелевшие гости, Шавелед хвастал.

— Она так красива, что жаль коснуться ее немытыми руками!

А по ту сторону полога сидела Шасенем и держала чашу с шербетом. Позади нее в маленькую дверь вошла Гюль-Джамаль, сестра Гариба, она вынула из одежды сосудик. Шасенем подставила чашу, и Гюль-Джамаль дрожащими руками — каплю за каплей начала капать из сосудика яд.

Музыканты на пиру умолкли. Перекрывая шум голосов, распорядитель пира крикнул:

— Эй! Есть ли человек, чье сердце воспламенилось от любви? Кто споет нам песню?!

Из теснящейся в дверях толпы вышел Гариб с сазом в руках, его папаха была надвинута на глаза:

— Позвольте мне, бедному страннику…

Шавелед сказал ему:

— Хорошо споешь — награжу!

За пологом Шасенем поднесла чашу с ядом к губам, Гюль-Джамаль закрыла лицо руками и отвернулась. Но зазвучали слова песни, Шасенем замерла.

О пери, твои ресницы —
Ресницы милой моей.
Ты вся — подобье жар-птицы,
Жар-птицы — милой моей…

Гости громкими возгласами одобрили первый куплет. То подыгрывая себе на сазе, то щелкая пальцами по деке, Гариб пел:

Ты вьешься, как в море рыбка,
Ты станом играешь гибко,
Жемчужина твоя улыбка,
Улыбка милой моей…

Узнав голос Гариба, Шасенем отбросила чашу с ядом.

— Так-то ты держишь клятву?! — сказала Гюль-Джамаль. — Значит, сегодня ты станешь женой Шавеледа?!

— Ты не узнала, а я узнала милый голос, — сказала Шасенем.

Гариб пел:

О черных кудрей мерцанье,
О поступь твоя джейранья,
О мускусное дыханье,
Дыханье милой моей!

Распахнув полог, Шасенем спрыгнула вниз:

— Держи меня, Гариб!

Гариб подхватил ее, гости вскочили. Шавелед кинулся к Гарибу с кинжалом, замахнулся — вонзить кинжал в спину, но десять рук вцепились в его руку, и кто-то сказал:

— Не обагряй кровью свою свадьбу. Пусть сам шах Ахмад судит его…

32

О сердце! У одних оно охвачено пламенем, у других сковано льдом. Гариб связанный стоял перед шахом Ахмадом, Шавелед ему говорил:

— Что у тебя, кроме саза и струн? Ты умеешь только, настроив саз, бренчать на нем и драть горло. Как осмелился ты подумать о Шасенем?!

Но тут сказал шах:

— Эй, Гариб! Откуда ты взялся?

— Сегодня я был в Халап-Ширване да узнал про свадьбу и прискакал!

— Ты лжешь! — сказал шах. — От нас до Ширвана два месяца пути!

— Меня привез Хидыр на своем коне. Все засмеялись.

— На смех не ответишь смехом — смех обидится! — гордо сказал Гариб.

— А где доказательства? — спросил шах.

— У меня за пазухой.

— Развяжите его!

Ясаулы развязали руки Гарибу, он вынул из-за пазухи комок земли:

— Вот земля из-под копыт коня Хидыра. Приведите слепую, я верну ей зрение.

По повелению шаха два ясаула кинулись к выходу. Шах поглядел на Гариба, подошел к окну, кинул взгляд на площадь. Под куполом звездного неба бурлила толпа:

— Гариб… Ашик-Гариб… Гариб…

Ясаулы втолкнули в тронный зал старую Абадан, ее вела за руку Гюль-Джамаль. Гариб подошел к матери, провел по ее глазам комом земли. Абадан широко открыла глаза, ее неподвижный взор ожил, она крикнула:

— Гариб! — и упала сыну на грудь. Распахнулась дверь, вбежала Шасенем и бросилась шаху в ноги:

— Пощади Гариба, отец!