Круглая Радуга (ЛП)

На кухне, зефиры с чёрного рынка плюхают в сироп залитый в верхнюю ёмкость пароварки Пирата, и вскоре начинают там же пузырится по-крупному. Кофе доходит. На деревянной вывеске пивной, оторванной однажды в дерзком налёте средь бела дня, что учинил  пьянющий  в стельку Бартли Габич, которая всё ещё хранит витиеватую надпись МАШИНИСТ И КОЛЕНВАЛ, Тэди Блот крошит бананы здоровенным равнобедренным ножом, из-под нервного лезвия которого Пират одной рукой отгребает блондинистое крошево в вафельное тесто упругое от свежих куриных яиц, тех самых что Осби Фил выменял на равное количество мячиков для гольфа, которые в эту зиму встретишь даже реже, чем свежие яйца, а другой рукой сбивает фрукты, без лишнего напряга, проволочным венчиком, покуда сам Осби Фил, хмуро и часто прикладываясь к виски Бочка-69 разбавленное с водой в четверть-литровой  бутылке из-под молока, присматривает за бананами на сковороде и в гриле. У выхода в синее патио стоят ДеКаверли Пакс и Жокин Стик возле масштабированной модели вершины Юнгфрау из бетона, которую неизвестный энтузиаст моделировал и воссоздавал ещё в середине 20-х, покуда ему не дошло, что она уже  не пролезет ни в одну из дверей, и хлещут склоны знаменитой горы красными резиновыми грелками набитыми кубиками льда в целях производства ледяной крошки для бананового фраппе Пирата. Из-за их однодневной щетины и всклоченных волос, и глаз налившихся кровью, и перегара в прерывистом дыхании, ДеКаверли и Жокин вроде пары опустившихся богов, которые—хер поймёшь с какого перепугу—приебались к этому сраному леднику.

По всему мезонину, вчерашние собутыльники выпутываются из одеял (кто-то всё ещё пердит  в кошмарном сне, где его сбросили на парашюте), ссут в раковины в ванной, уныло смотрятся в вогнутые зеркальца для бритья, шлёпают воду, без особо ясного плана зачем, на свои головы редеющих волос, впрягаются в постромки портупеи, кремят обувь от дождя, что будет идти днём, рукой чьи мускулы уже в изнеможении, напевают обрывки популярных песен, которые  не совсем помнят, вылёживают, думая будто греются, в полосах нового солнца, что пробивается в оконные створки, пытаются говорить о службе, к которой придётся приступать уже меньше, чем через час, служаки и вояки, зевают, колупаются в носу, рыщут по тумбочкам и полкам в поисках опохмелки от всего того, чем отключались накануне.

И вот по всем помещениям расходится, сменяя застойный дым ночи, перебивая алкоголь и пот, хрупкий, райски-банановый аромат Завтрака: роскошный, обволакивающий, чарующий сильнее, чем цвет лучей зимнего солнца, покоряющий не животной остротой и обилием, но изысканной сложностью сплетения своих молекул, передающих магический секрет, благодаря которому—пусть и не часто, но так вот напрямую, Смерть посылается нахуй—живая генетическая цепочка оказывается в состоянии   хранить в своих лабиринтах какое-то из людских лиц на десять-двадцать поколений… как раз такая вот увековеченность-в-структуре и позволяет этому утреннему банановому запаху струиться посреди войны, превозмогать, одолевать. Ну почему же не распахнуть все окна и позволить, чтоб этот добрый запах разошёлся по всей Челси? Как амулет от падающих с небес предметов...

Со стуком придвигая стулья, перевёрнутые гильзы от снарядов, скамеечки, оттоманки, банда Пирата окружает побережья громадного трапезного стола, остров южных морей за пару тропиков от промозглых средневековых фантазий Коридона Роспа, заставленного сейчас,  по всей своей плоской маковке из тёмно-волнистых линий полированного орехового дерева, банановыми омлетами, банановыми сэндвичами, кастрюльками с варёными бананами, пюре из бананов в форме вставшего на дыбы британского льва, бананы смешанные с яйцами в тесте Французских тостов, выдавленные из кондитерского мешка поверх бананового бланманже в кремовую вязь слов C’est magnifique, maisce n’est pas la guerre (как сказал некий Француз наблюдая самоубийственную Атаку Бригады Лёгкой Кавалерии), которые Пират экспроприировал для персонального девиза… высокие флаконы с тягучим бледным банановым сиропом для смазывания банановых вафлей, гигантский стеклянный кувшин, где кубики нарезанных бананов настаивались ещё с лета с диким мёдом и мускатными орешками, а теперь, этим зимним утром, из него черпаются кружки пенной банановой медовухи… банановые круассаны, банановые пельмени, банановый джем, банановый хлеб и бананы обожжённые на пламени коньяка многолетней выдержки, который Пират прихватил с собой в прошлом году из винного погреба в Пиренеях, где ещё была подпольная рация...