Круглая Радуга (ЛП)

В Германии, всё ближе к концу, письменами на стенах стало was tust du für die front, für den sieg? was hast du heute für deutschland getan? По стенам в «Белом Посещении» пишет лёд. Граффити льда в пасмурный день остекляет тёмную кровь кирпича и терракоты как бы сберечь дом свеженьким, обтянутым  какой-то кожей прозрачно  музейного пластика, архитектурная памятка, старомодный аггрегат, чьё назначение забыто. Толщина льда разнится, меняется, мутнеет, надпись для дешифровки повелителями зимы, региональными гласиологами, и для диспутов в их журналах. Вверх по склону, с приближением к морю, снег скапливается словно подсветка во всех наветренных закутках древнего аббатства, крыша давным-давно содрана по маниакальному капризу Генри VIII, стены оставлены прочёсывать оконными проёмами, без святых, и смягчать солёный ветер налетающий в ходе повторяющейся смены времён года в пучках травянистого пола от зелёного, к соломенному, к снегу. Из дома   в палладинском стиле архитектуры  на дне  его вдавленной и сумрачной ложбины, это единственный пейзаж: аббатство либо же мягкая пестрота волнистой возвышенности. Морскией виды исключаются, хотя по некоторым дням с приливом доносится его запах, вонь своего подлого происхождения. В 1925, Рег Ле Фройд, пациент «Белого Посещения», сбежал—пронёсся через верхний город и встал покачиваясь на краю отвесного утёса, волосы и госпитальный халат трепещут под ветром, над раскинувшейся на многие мили ширью южного побережья, бледнеет мел скал, волноломы и морские променады теряются направо и налево в мареве над водами моря. За ним пришёл констебль Стаглз, во главе любопытной толпы. «Не прыгай!»– кричит констебль.

– Я и не думал,– Ле Фройд продолжает вглядываться в море.

– Тогда что ты тут делаешь? А?

– Хотел посмотреть на море,– объясняет Ле Фройд.– Я никогда не видал. Хотя и родственник, по крови, знаете ли, морю.

– Вон оно что,– хитрый Стаглз подбирается всё ближе,– значит, родственников посещаете, очень мило.

– Отсюда слышно Бога Моря!– кричит Ле Фройд изумлённо.

– Ну и ну, и как его зовут?– Оба, с мокрыми лицами, орут против ветра.

– Не знаю,– кричит Ле Фройд,– а какое подошло бы?

– Берт,– предлагает констебль и пытается вспомнить правой рукой хватать левую повыше локтя, или же левой за…

Ле Фройд оборачивается и в первый раз видит собеседника и толпу. Глаза его становятся круглыми и покорными.– «Берт хорошее имя».– Говорит он и делает шаг спиною вперёд в пустоту.

Вот и всё, что горожанам Ик Региса досталось от «Белого Посещения» в виде развлечения—на фоне ежелетнего глазенья на румяный или веснушчатый поток из Брайтона, Флотсома и Джетсома, что изливает каждый день беспроволочной истории в песню, на фоне закатов над променадом, глазниц линз переливающихся в свете моря, что разливается то буйно, то утихомирено в небе, аспирина на ночь—тот прыжок Ле Фройда единственный аттракцион перед войны.

С разгромом Польши, министерские кортежи стали вдруг замечаться в направлении к «Белому Посещению» в любой час ночи, тихие как шхуны, моторы приглушены—чёрные машины без хрома, что отблескивали светом звёзд, а в их отсутствие маскировались лицом, которое вот-вот вспомнится где ты его, если бы память не подводила... Потом, с падением Парижа, на скале установили радиопередающую станцию, с антеннами нацеленными на Континент, под усиленной охраной, а их наземные линии скрытно протянулись по низинам к дому под круглосуточной охраной псов специально обманутых, избитых, измученных голодом для выработки рефлекса прыгнуть и убить, при малейшем человеческом приближении. Может, кто-то на Самом Верху вознёсся ещё выше—в смысле, рехнулся? Или Наша Сторона пытается деморализовать Германского Зверя передачей бессвязных мыслей безумцев, изложением ему, также в традициях констебля Стаглза в тот знаменательный день, глубинного, едва различимого? Ответом будет, да, всё из вышеперечисленного и много кой-чего к тому же.

Спросите их, в «Белом Посещении», про стратегический план Майрона Грантона из Би-Би-Си, чей тающе шоколадный голос годами торил путь из обтрёпанных динамиков беспроволочных приёмников к Английской Мечте, для затуманенных старческих голов и детей почти безнадзорных… Ему приходилось постоянно отклоняться от заготовленного плана, полагаться на первых порах лишь на голос, не располагавший столь нужной информацией, пытавшийся без всякой опоры затронуть немецкую душу чем подвернётся, тут и допросы военнопленных, и учебники МИДа, и братья Гримм, и собственные туристические воспоминания (флешбэки в молодую бессонную эру Довса, виноградники до того зелёные в потоках солнца, окаймляющие южные склоны вдоль течения Рейна, ночь в дыму камвольных кабаре столицы, подтяжки с оборочками словно две косицы из гвоздик, шёлковые чулки, каждый высвечен своим подчёркивающим светом…) Но наконец, пришли Американцы и контора под названием ВКСЭС, и ошеломительные суммы денег.