Круглая Радуга (ЛП)

Старик Бригадный Генерал Падинг вполне способен уживаться с этой шайкой спиритуалистов, у него и самого уже тенденции в ту же сторону. Но при наличии Неда Пойнтсмена, с его неотвязными комбинациями для уловления денег—Падингу следует почаще оглядываться и не забывать о вежливости. Не такой рослый как его отец, и уж точно не такой румяный. Служил в полку Громобоя Прода, словил кусок шрапнели в бедро в Многоугольном Лесу, молча пролежал семь часов пока они, не говоря ни слова, в этой грязи в этой вонище, в, да, Многоугольный Лес… или может это—где это тот парень был жёлтоволосый, который спал не снимая шляпы? ааах, брось. В общем, Многоугольный Лес… но тоже как-то ускользает. Поваленные деревья, трупы, однотонно серое, расщепленноедеревокакзамёрзшийдым… жёлтый… гром… бестолку, без всякого грёбанного толку, ускользнуло, опять ускользнуло, опять, ох…

Возраст старого Бригадного Генерала неясен, хотя наверняка волочит за 80—призван из отставки в 1940, задействован в новом качестве, не только для поля боя—где фронт каждый день ежечасно меняется, как удавка, как золотисто-мерцающие границы сознания (хотя, пожалуй, не стоит тут слишком злорадствовать, в точности как они… так что, хватит «как удавка»)—но то же состояние войны, та же структура. Падинг задаётся вопросом, порою вслух и в присутствии подчинённых, в ком из его  врагов такая к нему ненависть, что добился его назначения в службу Политической Борьбы. Тут приходится согласовывать свои действия—но слишком часто в ошеломительном диссонансе—с прочими поименованными сферами Войны, колониями этого Материнского Полиса охватывающего всё, чья сфера производства это систематическая смерть: УПБ перехлёстывается с Министерством Информации, с Европейской Службой Би-Би-Си, с Управлением Спецопераций, с Министерством Экономической Борьбы и Отделом Политической Разведки при МИДе в Фицморис-Хаус. Среди остального прочего. С приходом Американцев, нужно координироваться с их ОСС, ОВИ и Армейским Отделом Психологической Борьбы. Недавно сформирован объединённый Отдел Психологичекой Борьбы при ВКСЭС напрямую подчинённый Айзенхауэру и, чтобы охватить всё это, Лондонский Совет Координации Пропаганды, у которого вообще ни малейшей реальной власти.

Кто не заблудится среди этого махрового лабиринта аббревиатур, стрелок Жирных и пунктиром, клеточек крупных и мелких, имён напечатанных и заученных на память? Только не Эрнест Падинг—такое для Новых Парней с их зелёными антенками настроенными на  излучения власти, чтоб приспособившись  использовать, натасканными в Американской политике (знают разницу между сторонниками Нового Курса в ОВИ и восточными, богатыми на деньги республиканцами из ОСС), которые держат в своём мозгу досье на бзики, слабости, привычки в еде, эрогенные зоны всех, кто может когда-то пригодиться. Эрнест Падинг был воспитан верить в буквальную Цепь Командования, как церковники ранних столетий веровали в Цепь Бытия. Новейшие геометрии сбивают его с толку. Величайший триумф его военной карьеры случился в 1917, в загазованной, армагеддонской грязи Иприйского клина, где он завоевал полоску ничейной земли, около 40 метров в ширину, потеряв всего лишь 70% личного состава своего подразделения. Его отправили на пенсию где-то с началом Великой Депрессии—сидеть в кабинете пустого дома в Девоне, в окружении фотографий старых товарищей, чей взгляд как-то не получается уловить, и где он прикипел к определённой точке в комбинаторном анализе, излюбленному времяпрепровождению отставных армейских офицеров, со страстной увлечённостью.

Ему пришло в голову сосредоточиться на европейском балансе сил, по причине хронической патологии которого он однажды очутился в глубоком, без надежд на пробуждение, кошмаре Фландрии. Он начал необъятный труд озаглавленный Что Могло бы Случиться в Европейской Политике. Начиная, разумеется, с Англии, «Во-первых», написал он, «В начале начал: Рамсей МакДональд мог бы умереть». Пока он описывал вытекающие партийные изменения и перестановки на постах в кабинете, Рамсей МакДональд умер. «Не угонишься»,– поймал он себя на бормотании перед началом ежедневного труда,– «выкручиваются от меня. Ох, скользки, да ещё как изворотливы.»