Круглый дом

– Площадка для гольфа. Это там все случилось? – Я поглядел в упор на дядю Уайти, но тот опустил глаза и молча выпил виски.

– Нет, не там.

– А где?

Дядя Уайти поднял на меня печальные и вечно налитые кровью глаза. Он и не собирался ничего мне говорить. А я не смог выдержать его взгляд.

Пальцы Мушума, до этого сжимавшие стакан с холодным чаем так нетвердо, что жидкость из него расплескалась по столу, теперь окрепли. Он поднял наполненную стопку и врастяжку выпил. Его глаза сразу заблестели. Он пропустил мимо ушей наш разговор с Уайти. Его мозг по-прежнему был заточен на женскую тему.

– Так, сын мой, расскажи-ка Упсу и мне заодно про свою красотку-жену. Рыжую Соню. Нарисуй картину маслом. Чем она занята в данный момент?

Уайти отвел от меня взгляд. Когда он осклабился, стала видна широкая щель между его передними зубами. Еще не так давно Рыжую Соню[7] изображала тетя Клеменс на танцевальных вечерах. Она надевала экзотический наряд: откровенные варварские доспехи из усеянного шипами пластика. Вокруг ее бедер развевались изодранные в клочья шарфы. А прозрачная ткань наряда выглядела так, как если бы ее жевали и драли когтями озверевшие мужчины или дрессированные волки. Зак нашел изображение Рыжей Сони в каком-то миннеаполисском журнале и подарил мне. Я хранил журнал в кладовке, в специальной папке, на которую я наклеил бумажку с надписью «Домашние задания».

– Сейчас Соня работает за кассой, – сообщил мой дядя, посверкивая глазами. – Она мастерица складывать числа и сегодня подсчитывает, что нам надо заказать в магазин на следующей неделе.

Удерживая виски во рту, Мушум закрыл глаза и кивнул, вероятно, представив себе Соню, склонившуюся над счетами. И я ее тоже вдруг представил – с ее грудями, парящими, точно пушистые облака над аккуратными столбиками цифр.

– А чем она займется, – продолжал сонно Мушум, – когда сложит все числа и все подсчитает? Когда закончит работу?

– Она встанет из-за стола и выйдет наружу, с полным ведром воды и окномойкой на длинной палке. Каждую неделю она моет окна.

Сегодня Мушум не надел свой ослепительно-белый зубной протез, и его сморщенная улыбка растянулась до ушей. Я зажмурился и вообразил, как средство для мытья капает с краев розовой губки на конце палки-окномойки и стекает по стеклу вниз. А Соня стоит на цыпочках и изо всех сил тянется вверх. Старший брат Каппи Рэндалл сказал, что девчонки выглядят особенно соблазнительно, когда, стоя на цыпочках, тянутся вверх, и что он любит наблюдать за ними в школьной библиотеке. Рэндалл специально ставил самые интересные книги на верхние полки. Мушум шумно вздохнул. А я представил, как Соня сильно прижимает резиновое лезвие окномойки к стеклу, стирая грязные потеки от средства для мытья, после чего стекло сияет безукоризненной чистотой.

Тетя Клеменс встала из-за стола и ушла, разбив возникшую в моем воображении картину, и я услышал скрип дверцы духовки. Потом шум выдвигаемого противня: она вынимала два пирога из духовки. Я услышал, как она поставила пироги остывать. Стукнула дверца духовки, потом сетчатая входная дверь со скрипом распахнулась и с хлопком закрылась. Через мгновение сквозь дверную сетку слегка потянуло душистым дымком от зажженной сигареты. Насколько мне известно, раньше моя тетя не курила, но она начала – после посещения мамы в больнице.

Запах сигареты вмиг протрезвил обоих мужчин, для которых курящая тетя Клеменс тоже была в новинку. Они повернулись ко мне, и дядя Уайти с серьезным выражением лица спросил, как мама.

– Сегодня она решила выйти из спальни, – сообщил я. – Мне нужно отнести домой пирог. Папа готовит ужин.

Мушум вытаращился на меня понимающим взглядом, и мне стало ясно, что ему, по крайней мере, в общих чертах рассказали о том, что случилось.

– Это хорошо, – сказал он. – Послушай, Упс, ей уже надо выходить. Не позволяйте ей все время сидеть. И не оставляйте одну надолго.

Весенние четкие тени, точно вода, растеклись по дороге. Над тихим болотцем слышалось урчание автомобилей, то и дело останавливающихся у распахнутого окошка винной лавки, через которое торговали спиртным навынос. Со стороны далеких дворов, невидимых за сплошной стеной ив и черемух, звенели короткие зычные крики женщин, звавших детей домой. Рядом со мной притормозила машина, и Доу Лафурнэ жестом пригласил меня сесть рядом с ним. У Доу было безмятежное лицо, искривленный нос, добрые глаза. Этот силач никогда не гнушался тяжелой физической работы – помимо того, что он был председателем совета и уборщиком в управлении племени, он своими руками по досочкам построил собственный дом на ровном месте. И он же со своими сыновьями привел его в полную негодность – тоже на ровном месте. Теперь там повсюду лежали горы хлама. Я помотал головой, и Доу уехал, бросив на прощанье «увидимся!» – тем вечером я должен был прийти к ним помочь Рэндаллу совершить обряд очищения в парильне.