Круглый счастливчик

Завклубом Вольдемар Шманцев, стройный мужчина с мозолистым языком, пил молоко и думал. Новый клуб требовал новой работы. Фантазия Шманцева привычно выплескивала на крестьянство «Летку-еньку» и «Пусть говорят».

Жаркий спор атеиста Бякова с отцом Гермогеном, антиалкогольная беседа с демонстрацией печени Семена Долгих, профилактический фильм «Случайные связи» — все уже было.

А массы ждали культуры и тянулись к ней…

Покровские долгожители сидели у дороги и мудро молчали, созерцая мир.

— Отцы! — закричал завклубом. — Пусть всегда будет солнце!

— Пусть, — согласились старики.

— Завтра в 18.00 прошу в клуб. Распоряжение сверху!

Гордость мешала патриархам спрашивать. Но вековой опыт подсказывал, что распоряжения сверху надо выполнять.

На следующий день двенадцать долгожителей, помнящих Крымскую кампанию, пришли в клуб. Вольдемар завел их в комнату с табличкой «Вокал», усадил на диваны и встал под портретом Римского Корсакова.

— Рано уходите на заслуженный отдых, герои Шипки и Цусимы! — начал Шманцев. — Еще пьют ваши корни соки земли, а значит, может быть польза от вас родной Покровке.

Он перевел дыхание, осматривая аудиторию. Лица стариков, изрытые оврагами морщин, были бесстрастны. Они видели разных ораторов и слышали много речей.

— Наряду с высокими показателями безнадежно отстает искусство! Только два месяца остается до районого смотра, который проводить выпала честь нам в данном клубе. И нет никакой возможности опозориться в нем родному колхозу и лично товарищу Баранчуку, дорогому нашему председателю. Представлять Покровку в качестве хора долгожителей доверено вам…

Вольдемар промокнул лицо платком, ослабил галстук и спросил:

— Что будем петь?

Старики молчали.

В соседней комнате извивалась гармошка. Но с гармошкой не ухватишь перо жар-птицы. И механик Хлыдов, мучающий скрипку на втором этаже, смотр не выиграет. И счетовод Пучин, исполняющий Сарасате на деревянных ложках, погоду не сделает.

Хор долгожителей — оригинально и свежо. Но долгожители молчали, топча мечты Вольдемара.

Вдруг старик Изотов, 1873 года рождения, развел мосты зубов, и «Славное море, священный Байкал» вспенилось в клубных берегах. К Изотову присоединились остальные.

Растроганный Шманцев топтался перед ними, дирижируя без нужды. Наконец, песня оборвалась.

— Спасибо, отцы! — закричал Вольдемар. — Вы славно поете. Но время диктует репертуар. Победу принесут «Нефтяные короли»!

Возражений не было…

Три раза в неделю в клубе тренькали балалайки, и двенадцать королей-долгожителей славили тайгу. Председатель колхоза Баранчук побывал на репетиции и оставил запись в книге Почетных посетителей:

«Хор на правильном пути. Одобряю. Баранчук».

Прошло два месяца.

Районный смотр открыла звезда областного центра — конферансье Чиж. Чиж сообщил, что после Рима, Лондона и Мариуполя ему очень радостно выступать в Покровке и что нигде еще он не видел такой приятной публики. Пощебетав две минуты, он представил ансамбль «Парубки».

Парубки с грустными глазами пощипывали струны, переговаривались и долго смотрели в зал.

Вдруг, разбудив жюри, рявкнули электрогитары, засуетился ударник, и парубки заголосили про полотенце.

Зрители, вдавленные шумом в кресла, притихли, как птицы на танковых ученьях.

Ансамбль сменила певица Мария Бедрищева. Тесня бюстом первые три ряда, она исполнила романс «Выхожу одна я на дорогу». Хлопали ей с сочувствием.

Третий номер достался хору.

Зал был полон. Покровка, уходящая корнями в долгожителей, пришла аплодировать. Занавес медленно разбегался, обнажая внутренности сцены. Старики сидели полумесяцем в расшитых рубашках.

Вольдемар Шманцев преданно терся в партере об председателя Баранчука.

Хор затянул «Нефтяных королей». Пели старики с удовольствием, бодро глядя в зал. Корреспондент районной газеты написал в блокнот: «Шквал аплодисментов прокатился по клубу».

Затем долгожители исполнили на бис «Славное море, священный Байкал».

Вольдемар почти плакал от счастья.

Вдруг встал дед Изотов, откашлялся и сказал:

— Вариация на местную тему! Слова и музыка народные!

Шманцев вздрогнул. В репертуаре были только две песни. О вариациях он слышал впервые.

Затренькали балалайки, и долгожители запели куплеты о недостатках в родном колхозе.

Селяне встрепенулись, не веря ушам. Слова летели в зал, как теннисные мячи. Начинал первую строку тонким голосом старик Изотов. Хор подхватывал, напоминая о бане без горячей воды и самодурстве товарища Баранчука.

Смеялись сначала осторожно, помня о начальстве. Затем — без утайки, шаркая от удовольствия ногами.

Побелевший Шманцев втягивал голову, как черепаха, в пиджак. Он был обманут.

— Держись, Вольдемарка! — шептал товарищ Баранчук. — Конец тебе, затейник.

Хор получил путевку на областной смотр.

Через день в доме председателя состоялась тайная вечеря.

— Сегодня они запели про нас, — сказал товарищ Баранчук, — а завтра…

— Нельзя папашек пускать на область, нельзя! — подхватил Вольдемар.

— А может, им здоровье не позволяет? — загадочно улыбаясь, спросил фельдшер Кукаркин.

Собравшиеся устроили ему овацию.