Круглый стол на пятерых

Начинать надо с этого, чтобы тетя знала: все остается по-старому.

— Я очень рада, — Вера Игнатьевна подняла голову от книги. Она еще достаточно красива. Мало что уступлено старости. Глухая оборона против ополчившихся жестоких лет.

Теперь закрыть дверь и уйти в свою комнату, где спит Сережка.

— Людмила Петровна просила тебя не мыться в ванне так поздно, — проводил ее тетин голос.

Может быть, разговор не состоится? Вряд ли: тетя просто не уснет, не попытавшись наставить племянницу.

Сережка во сне залез на подушку. Зашевелились налитые пальчики, когда она зажгла свет. До сих пор не верится, что у нее ребенок. Она осторожно сняла перекладину с сеткой. Иначе до него не достанешь губами. Сумасшедшая мать, разбудишь! Белое колечко волос свернулось на лбу. Отвела его, потрогала шелковиночку. Она ловила себя на том, что ее умиляет белизна волос сына — то, что раздражало в муже.

Можно раздеться и лечь сразу, но это было бы отступлением. Все остается по-старому. Надо принять ванну и пожелать тете спокойной ночи.

Она выключила свет и вышла.

— Тоня! — озабоченно позвала Вера Игнатьевна.

— Да, — племянница вошла и плотно прикрыла за собой дверь.

Тетя раздраженным жестом турнула по столу пухлую книжку. Она обожала потрепанные романы и относилась недоверчиво к новым изданиям.

— Приходила Дарья Петровна, — сообщила она, — и опять заняла денег.

Тоня знала, что Вера Игнатьевна уважает эту добрую, тихую женщину, которая не так давно переехала в пристроенную часть дома. Тетя всегда охотно помогала ей, поэтому ясно, что разговор о Дарье Петровне — это так, для разгона.

— А вчера был Константин, — продолжала она. — Я не сказала тебе об этом, потому что мы стали видеться мельком…

— Да, тетя.

Только не надо раздражаться. Тетя не замедлит объяснить раздражение племянницы началом раскаяния. Пухлые романы навели Веру Игнатьевну на мысль, что в психологии упрямого человека о вернувшемся здравом смысле будет свидетельствовать обычная глупая бабья истерика. Как хитрый стратег, сама она частенько делала обманные движения и, разражаясь слезами, оставалась непобедимой.

— Он был удивлен, что тебя нет дома.

— Воображаю. Вы ему всё рассказали?

— О чем ты говоришь? — возмутилась Вера Игнатьевна. — Ваш брак не расторгнут. И в любом случае Константин остается отцом твоего ребенка. Он вправе беспокоиться, чтобы Сергею прививали, здоровую мораль.

Ага, здоровая мораль! Вы не знаете картин Константина Васильева? На одной из них отпускники спят на «диком» пляже. Глава семьи приподнялся на локте, любуется женой. Море, редкие кусты маслин на берегу, у машины дверца приоткрыта. Хорошая картина. На другом полотне к счастливым супругам приходит их приятель, старый холостяк. Грусть и оптимизм хорошо дозированы. И какое дело человечеству, что автор этих хорошо исполненных картин уходил по вечерам от своей беременной жены, почти не таясь? Здоровая мораль написана на его лице — какой вежливый и спокойный человек. Здоровая мораль навечно засвидетельствована печатями в его личном деле — идейно выдержан, морально устойчив. Еще бы — состоит в первом браке, не то что его бывшая жена, которая в отчаянье метнулась к другому. А вы пойдите к нему, авторы служебных характеристик, пойдите к нему домой. Он уже два года живет на другой квартире. Вам откроет застенчивая женщина в простеньком платье. Вы спросите, авторы служебных характеристик, вы спросите у Васильева, кто эта женщина. Он ответит (какой вежливый и спокойный человек!), он ответит, что это домработница. Красивый блондин — разве такой солжет? И никому не придет в голову, как глубоко несчастна эта женщина, зная, что ее называют домработницей. Откуда ей догадаться, что все это диктуется потребностью в здоровой морали!

— Ему нет никакого дела до Сережки и до меня, — говорила Тоня привычные спокойные слова.

— Полагаю, что ты ошибаешься, — высокомерно ответила Вера Игнатьевна. — Он был огорчен, когда я сказала, что этот врач стал тебе часто звонить. Думаю, и сегодня тебе звонил… И эта поздняя встреча… — Увидев на лице племянницы выражение усталого протеста и расценив его по-своему, тетя гневно воскликнула: — Да, да! От тебя пахнет эфиром! — И уже тише добавила: — Боже, как я не люблю этот запах! Твоя бедная мама…

Тоня подошла к столу. Стопки пухлых растрепанных книжек. Из времен мушкетеров. На стене портрет мамы в морской форме. Мама поняла бы все, потому что не противопоставляла свою правоту ошибкам дочери. Тоня до сих пор удивляется, как часто ее мысли совпадали с мыслями мамы. Иногда ей даже казалось: это ее, Тонины, мысли, только мама умеет их точнее высказать. И это поддерживало в дочери уверенность, что она не так уж глупа.

Тетушка продолжала:

— В старые времена выдавали замуж без любви. Любовь приходила потом, с годами. А сейчас неделю любят, будто твои Ромео и Джульетта, женятся и тут же расходятся.

Тоня едва не сказала вслух, что это логика проницательных скептиков. Они считают, если в комнате много пыли, в этом виноваты светлые окна и солнце.

Она попросила:

— Оставим Васильева в покое!