Кругосветка

— Ах, да как же Стенька мог считать, если торговка бежала за ним и кричала: «Полицейский, полицейский!» Я помню, я видела, что он еще у вас в квартире раза три перебирал воблу пальцами…

— Сколько же выходило? — обратился Алексей Максимович к Стеньке.

— Выходило ровно десяток: девять штук.

— Так! — Пешков прищурился. — Значит, можно считать факт почти установленным: в этом десятке было девять единиц. Но мы должны устранить все сомнения. Установлено, что казовая вобла все-таки была и ее, значит, кто-нибудь съел.

— Например Маскотт, — предположил Абзац.

— Коты не едят копченой воблы, — авторитетно заявила Маша, — только вяленую.

Маша тут же дала коту понюхать вещественное Доказательство. Кот понюхал и равнодушно отвернулся.

— Кот, очевидно, сыт. Подозрительно.

— Я ему скормила свою колбасу. Я сама не ела, оставила ему… Ведь так, Маскоттик? — Маша погладила кота.

Маскотт ответил ей: «мур!», что на языке котов, как известно, обозначает «да».

— Ясно, если кот не лжет, он не ел воблы. Но ведь воблы-то нет! Ее мог съесть тайком от товарищей кто-нибудь из нас, например я, или наш министр финансов, или…

— Ох! — тяжело вздохнул Стенька. — Кабы я ее съел, так опился бы после.

— Правильно. Но мы не заметили и никого не можем обвинить в неумеренном потреблении чая… И поэтому остается последнее предположение: если казовая вобла была, в чем я лично — гм, кха — сомневаюсь, то кто-нибудь из нас утаил ее, и, надеюсь, с похвальным намерением. А потому все мы, подчеркиваю, все без исключения можем со спокойной совестью приступить. Я лично предпочитаю свою неказистую воблу испечь.

— Ах, неказистую! Давайте поменяемся, если вам завидно! — воскликнула Маша.

Но тут мы увидели, что Козан, не ожидая приговора, отвернул своей вобле голову и лупит рыбу. Все остальные последовали его примеру…

Трудный момент

— Не угодно ли вам, Алексей Максимович, к чаю лимона? — медовым голоском предложила после воблы Маша.

— Для лимона еще не настала пора. Некоторые, — Пешков покосился на меня, — давно предсказывали нам — даже за ухой из стерлядей — голод.

— «Голод» — запрещено цензурой, — поправил Абзац. — Разрешается только «недоедание».

— Спорить с цензурой бесплодно. При «недоедании» лимон будет весьма полезен в предстоящей части нашего путешествия, замечу, кстати, очень трудной. В Усе нам придется вступить в соприкосновение с туземцами.

— С дикарями? Ах! — восторженно воскликнула Маша.

— Я не сказал бы, непременно с дикарями. Туземцы могут оказаться и людьми культурными… Но возможно, что встретим и дикарей. Вообще предстоят испытания. Трудный момент! — Алексей Максимович строго обратился ко мне: — Ты слышал, что кричал тебе Макаров? «Что ты, спятил? В своем уме? Тащит и тащит лодку вверх, когда здравый смысл велит плыть вниз!» Ну, сударь, что вы скажете на это теперь?

— Я знаю, что он скажет: он с Алексеем Максимовичем заодно, — предупредила ребят Маша.

— Верно, заодно. Впереди у нас сплошное удовольствие! — начал я свою речь. — Только бы нам в Усу забраться. Что за река! У берегов растет рогоз, а из него нет лучше делать стрелы для лучков: легкие, прямые! Стрельнешь вверх — из видов уйдет. А прямо с берега свисают кусты ежевики — сладкая, крупная, с грецкий орех. По оврагам прямо не продерешься — чаща: терн весь в черных ягодах и тоже сладкий. В лесу грибы: боровички и грузди. В Усе на удочку идут лини «по аршину долины». А мы еще не удили.

— А чем за переволок лодки платить? — спросил Абзац.

— Как министр финансов заявляю: средства будут изысканы. У нас есть скрытые ресурсы.

— Кто их скрыл?

— Скрытые не значит обязательно, что их кто-то скрыл, а просто мы их не замечали… Посмотрим и отыщем.

«Два брата»

— В крайнем случае, — закончил я, — там прошлой зимой лес сводили на дрова, мы поставим лодку на катки из кругляшей, да и айда в гору. Разбойники в старые времена так и делали.

— Здорово! — плененный моим проектом, оживился Козан, склонный к трудным предприятиям. — Ведь и я это говорил.

— А кроме того, мы еще не все тут видели. Ну, кто из вас заметил, что мы ночуем под самым утесом «Два брата»? Вот тут они у нас, можно сказать, над головами.

Заалев под лучами Огневого заката, Поднялись над волнами Два утеса… Два брата — Быль ли то, сказка ли это — Здесь стояли когда-то в стародавние лета.

Ну, как водится, братья, поссорившись, драку затеяли, спохватились, что драться братьям не полагается, да поздно — окаменели.

Ноги точно застыли, Головы не вспрокинуть, Сердца холоден пламень — Грех успел сердце вынуть, Кровь твердеет, что камень. И глядят в даль заката С той поры через рамень Два утеса — «Два брата».

— Гм, кха! Плохие стихи, — сказал Пешков. — Были, действительно, два брата: я слыхал эту историю… Вовсе не так было. Стихи надо писать с задевом… Чтобы «за мое-мое» брало, — ворчал Алексей Максимович. — А это что? Гладко, скользко, словно руки туалетным мылом моешь…

— Расскажите, Алексей Максимович, без стихов, хоть я ах как стихи обожаю, — попросила Маша.

— Алексей Максимович, расскажите сказку…

Без его сказки не обходилась почти ни одна наша прогулка.