Кругосветное путешествие юного парижанина

В одну руку каждый взял нож, в другую — палку твердого дерева, оружие весьма опасное, и в считанные секунды охотники ринулись в гущу врагов, надвигавшихся с открытой пастью.

Однако какое разочарование испытал первый же крокодил, пожелавший отведать негритянского мясца! Потенциальная жертва с невероятной ловкостью вертикально вставила в открытую пасть палку из твердого дерева, упершуюся в язык и верхнее нёбо. И когда земноводное захотело сомкнуть челюсти, чтобы откусить наглецу руку, палка обоими концами буквально «вросла» в глотку, лишенную, таким образом, возможности закрыться.

Такой маневр был повторен по всей линии нападения, и вскоре озеро покрылось бьющимися о воду, извивающимися чудовищами, пыхтящими, как кузнечные мехи, и не могущими погрузиться в воду в страхе захлебнуться.

По правде говоря, кое-кто из охотников получил ушибы, однако ни один не уклонился от схватки, хотя у каждого уже был мешок с богатым «уловом».

Всего добыли пятьдесят фламинго. Охота закончилась. И вот группа в полном составе, с Зелюко и Ибрагимом во главе, самым быстрым шагом направилась в деревню.

Марш задыхающихся мужчин напоминал бегство разгромленной армии. То был бег голодных, предвкушающих роскошный пир, причем изысканность еды в сто крат увеличивала ее ценность.

Европейцы с посиневшими лицами еле поспевали за этими обжорами, проклиная столь невероятную спешку. Они не понимали — и были правы, — почему божеству по имени Желудок оказываются столь восторженные дикие почести.

Едва утолив жажду внушительной порцией пива из сорго, привычного для экваториальных жителей, охотники превратились в усердных кулинаров: одни стали рыть глубокие ямы для углей, на которых будет тушиться жаркое; другие же отправились на поиск ароматических трав, необходимых для приготовления изысканного соуса; третьи ушли за деревом особой породы, на котором надлежало подавать столь ценную и столь обожествляемую еду.

Шеф-повар племени, или, скорее, заведующий столом его величества, важно державшийся во время экспедиции, собрал птиц и извлек языки. Затем стал быстрым и резким движением откусывать птицам головы, после чего вылущивал оттуда мозги, как обезьяна лущит орехи, и закладывал в выдолбленную древесную тыкву — калебас, затем взбил их и превратил в густую кашицу, куда добавил в равных количествах крупные муравьиные яйца и зерна риса. И когда в результате манипуляций долго перемешиваемая смесь стала однородной, он положил сверху язычки, напоминавшие кусочки сала, поджаренные на тоненьком вертеле.

Эту массу повар разделил на четыре равных части и выложил между двух лап гориллы, затем тонко раскатал на отдельные жгутики, напоминавшие десять пальцев.

Обвернутые листьями туши горилл обжарили на раскаленных камнях, почерневших от положенных на них веток ароматического растения. Сверху присыпали углями и горячей золой.

Эта процедура заняла два часа.

— Как вам все это нравится, месье Андре? — даже не пытаясь скрыть своего отвращения, изумлялся Фрике. — Честно говоря, подходящее блюдо для тех дураков, которые два дня только им и занимаются; по-моему, игра не стоит свеч.

— Тут, милый юноша, вы ошибаетесь, меня убедили: это очень вкусно.

— Что?.. Ладони… Лапы этой…

— Да-да, гориллы, — невозмутимо отвечал молодой человек.

— Бр-р!.. С фиолетовыми язычками, с растертыми мозгами… с муравьиными яйцами… О! Нет, нет!

— В Париже, во время осады[136], я ел и похуже. Не буду вдаваться в подробности, но, начиная с бродячих котов и крыс из сточных канав, через наш стол прошли всяческие животные.

— Ай-ай-ай!.. Я знаком с ребятами, которые стояли у вокзала Гар-о-Беф под командованием капитана Люка и лейтенанта Дезэссара. Но все равно, здешний корм паршивый.

— Ладно, матросик, оставайся при своем мнении. Но я не только ел крыс, зажаренных на собственном сале, но и пил конский бульон из каски кирасира, — продолжал, смеясь, молодой человек, его забавляло, что отвращение к дикарской еде, понятное у прочих, возникло именно у маленького парижанина. — А теперь пошли, кузнец наших несчастий! Вшивый господин, его величество Зелюко, приглашает на пир, достойный римских императоров, советую делать вид, будто у тебя слюнки текут!..

— Пир… достойный римских императоров… О-ля-ля! Ну, да ладно, я же смеюсь не над римскими императорами, а над здешними дикарями. Тоже мне, римляне!

— Месье Фрике, уважайте традиции и внутреннее устройство стран, оказывающих нам гостеприимство! Оставьте ваши республиканские убеждения при себе и, раз вы гость, чтите монархию!

— Довольно, месье, каждый остается при своих убеждениях и предпочтениях!

— К тому же вы сказали, что римские императоры тоже вкушали подобную пищу… Знаменитый Вителлий[137] приобретал в Ливии[138] за большие деньги мозги и язычки фламинго, которые, с незначительными вариациями, приготовлялись примерно так же, как здесь, и считались изысканным блюдом на пирах, и приглашенные лишь пальчики облизывали. Но это еще не все. Этот омерзительный гурман съедал целое блюдо из двух-трех тысяч соловьиных язычков, посыпанных алмазным порошком.