Кругосветное путешествие короля Соболя

Жюли также предостерегала меня от ухаживаний некоторых мужчин, которые могли иметь серьезные намерения. В Париже обреталось множество господ преклонных лет, вдовцов или желающих остепениться, которые способны были предложить мне замужество. Именно такого она и выбрала, чтобы обеспечить себе свободу. Она знала, что мое положение совсем иное, меня переполняла любовь, и моим единственным желанием было дать ей волю.

Это старичье не годилось для осуществления наших планов. Как бы ни был слеп Август, он знал меня достаточно хорошо, чтобы не поверить, будто я способна прельститься подобным персонажем. И он был достаточно уверен в своих достоинствах, чтобы понимать, что они не идут ни в какое сравнение с жалкими остатками мужественности несчастных стариков.

Однако мы их использовали там, где они бывали полезны, хоть и ничего не получали взамен. Именно так мы были приглашены в Опера-Комик и к Итальянцам^[40] с местами в лучших ложах; обращались с нами как с богинями, а единственным их вознаграждением было позволение вдыхать аромат наших духов, сидя позади, пока мы обмахивались веерами, не говоря им ни слова.

Нас также приглашали в разного рода салоны, не имеющие ничего общего с философскими, где хозяева дома служили посредниками, представляя юных красавиц богатым старикам. Предлогом для таких собраний часто служили концерты или балеты. Иногда празднество устраивалось по случаю прибытия какой-нибудь знаменитости. Так однажды вечером мы были представлены вам, господин Франклин, в особняке герцогов де Валентинуа, у вашей подруги мадам де Шомон. Вы сидели в большом кресле-бержер с подлокотниками и выглядели немного уставшим. Увидев нас, вы оживились и пригласили присесть рядом. Беседа была очень веселой, хотя и бессвязной, а хозяйка дома с удовлетворением взирала на нас со стороны. Вы взяли мою руку и поцеловали ее, добравшись почти до локтя. Я вам это позволила, смеясь, так как Жюли уже научила меня отвечать на подобные заигрывания с мастерством игрока в шахматы. Чуть позже в салоне началось движение. Объявили о прибытии важного гостя, которому нас хотели представить. Мы сбежали, смеясь.

В следующий раз мы увиделись только здесь, когда явились к вам с визитом. Я имела великое счастье обнаружить, что та краткая встреча не совсем изгладилась из вашей памяти, как и из моей.

Мало-помалу на этих раутах я начинала понимать, какого типа мужчину Жюли мне подыскивает. И в один прекрасный вечер мы обнаружили эту редкую жемчужину, отправившись на бал, который один венецианец давал в особняке д’Омон.

Празднество было устроено по моде Венецианской республики, с масками, которые называются баута, и расшитыми золотом плащами. Жюли обожала такие переодевания, позволяющие любые смелые выходки без какого-либо ущерба для репутации. Мы с ней прибыли вместе, и с самого нашего появления от нас не отходили две маски. Один из них, крупного телосложения и с низким голосом, казался старшим. Он был очень разговорчив и рассказал нам множество забавных историй из придворной жизни, с сильным итальянским акцентом, делавшим его еще привлекательней. Другой был молчалив и явно намного моложе. Он был высокий и худой, без парика, и его волосы отливали тем же глубоким черным цветом, что и глаза, блестевшие сквозь прорези маски. Его более опытный спутник остановил свой выбор на Жюли, потому что она, по обыкновению, позволила ему питать самые смелые надежды. Позже я узнала, что, с самого начала оценив ситуацию, она решила приручить зрелого мужчину, чтобы естественным образом оставить меня с младшим. В какой-то момент под благовидным предлогом поиска шампанского Жюли со своим неотлучным спутником оставили нас одних. Мы чинно сидели на софе, оба делая вид, что чувствуем себя непринужденно, хотя получалось не очень убедительно. Безусловно, чтобы побороть смущение, вызванное странной ситуацией, мой кавалер снял маску – я тут же сняла свою. У него было самое красивое лицо, какое только я могла вообразить: мужественность в каждой черте, орлиный нос, выступающий подбородок, сильные челюсти и четко очерченные черные брови. И все же оно казалось очень юным, почти детским. С вьющимися волосами и длинной шеей он представлял собой тип мужчин, каких мне еще не доводилось встречать. Среди лиц грубых, продубленных испытаниями и страданиями, которые я ежедневно видела в детстве, и напудренных, самодовольных, которые я увидела в Париже, я редко встречала лицо, с такой полнотой выражавшее изящество и силу, ум и чувствительность.

– Меня зовут Джакомо, – сказал он, почтительно поклонившись.

Я ответила на его приветствие и назвала свое имя. Некоторое время мы молчали, не зная, что еще сказать. Притяжение, которое мы оба почувствовали, погрузило нас обоих в почтительное и боязливое ожидание. Наконец он выдавил из себя какую-то банальность, от которой в моей памяти осталась только пленительная интонация, приправленная итальянским акцентом.