Кругосветное путешествие короля Соболя

У мужчины был красивый мягкий голос, и его акцент — для русского уха непонятно, какой именно, но, возможно, французский, — был очарователен и придавал его интонациям почти детское звучание. Он сказал, что его зовут Август Бенёвский и он граф. Рассказал о своем детстве в замке и о военной карьере. Брат расспрашивал его о сражениях. Тот перечислил те из них, в которых принимал участие. Пока он говорил, я внимательно его разглядывала. Вблизи и без верхней одежды он выглядел таким же высоким, но невероятно худым. Я не могла оторвать глаз от его запястий, где еще виднелись следы кандалов, в которые он был закован. Во время путешествия мы несколько раз встречали подконвойные группы арестантов, и я знала, какие жуткие страдания они вынуждены были испытывать. До сих пор их беды мало меня трогали. Но сейчас, глядя на Августа, хотя и защищенного отныне от такого рода гонений, я чувствовала такую боль, что едва не расплакалась. Я постаралась думать о чем-то другом, чтобы не выставить себя смешной плаксой. Но тут мой дурачок-брат, поддавшись любопытству маленького мужчины, пожелал увидеть раны, которые наш учитель получил в боях. Тот закатал рукав и показал ужасный шрам. Я вскрикнула. Он опустил рукав и перевел на меня взгляд своих синих глазах. Мне показалось, что он впервые увидел меня, хотя сегодня я знаю, что это не так. Позже он сказал мне и может подтвердить это перед вами, что заметил меня еще в тот день, когда его вместе со спутниками представили семье коменданта острога. Мне такое в голову не приходило, и я предпочитала думать, что охватившее меня волнение, название которому я пока не могла дать, привлекло ко мне этого мужчину, хоть он и не подозревал о его причине. Я разозлилась на себя за вскрик, который мог приподнять завесу над моей тайной.

— Извините меня, сударь, — сказала я. — Мне становится дурно от вида крови, а тем более раны.

Иногда я сожалею, что нашими первыми словами была такая банальность, а главное — ложь. Ибо в дальнейшем жизнь показала, что я не боюсь ни крови, ни вида истерзанной плоти. Зато эти слова, которые мы оба запомнили, позволяют составить ясное представление о том, какой наивной простушкой я была, и о пути, который преодолела с тех пор. Август принес извинения, еще какое-то мгновение не сводил с меня глаз, потом перешел к вопросу о языках, которые мы хотели бы изучать. Брата привлекал немецкий. Он восхищался Фридрихом Прусским, о котором отец отзывался как о великом стратеге. Что до меня, я больше всего хотела учить французский.

— Отлично, мадмуазель. Но могу ли я спросить почему?

Вопрос привел меня в растерянность, хотя он был вполне ожидаем, а волнение повредило моей способности соображать. Я покраснела и выдала ответ, о котором тут же пожалела:

— Чтобы прочесть «Новую Элоизу»^[23].

Я получила эту книгу в подарок на день рождения перед самым отъездом на Камчатку и на протяжении всего путешествия с наслаждением погружалась в плохой русский перевод. То, что я упомянула об этой книге в разговоре с незнакомцем, показалось мне излишним откровением о самых интимных страстях, которые во мне бушевали. Книга целиком была посвящена любви, а я была настолько не приучена к разговорам на эту тему, что испытала настоящее потрясение. Одно то, что я произнесла ее название, служило неприличным признанием в моей склонности.

— Значит, вы любите Жан-Жака Руссо? — спросил он.

Если бы он спросил, люблю ли я Сен-Пре, Элоизу или Клару^[24], я бы с легкостью ответила. Но я так мало связывала книгу с ее автором, о котором к тому же ничего не знала, что оказалась в глупом замешательстве.

По доброте своей он вывел меня из затруднительного положения, сменив тему.

Эта первая беседа продлилась около часа. Я чувствовала себя так скованно и неловко, что у меня возникло желание, чтобы она как можно скорее закончилась. При этом я вовсе не хотела, чтобы Август уходил. Когда наша встреча подошла к концу, я с ужасом осознала, что пролетит всего несколько мгновений — и я его больше не увижу. Совсем скоро он вернется в скудость и холод этой безжалостной зимы. Бог знает, в какой жалкой лачуге он ляжет сегодня спать. Хоть я и знала, что ему пришлось пройти через куда более страшные испытания, мне хотелось, насколько возможно, избавить его от новых страданий, если уж не в моих силах было подарить ему счастье.

Он ушел. Брат высказал кучу наблюдений, которые показались мне пустыми, и я ушла в свою комнату, ничего ему не ответив.

Чуть позже зашла мать — спросить, как все прошло.

— Замечательно, — ответила я с блеском в глазах.

И бросилась в ее объятия, разразившись нервными рыданиями.

* * *

Занятия начались. Не знаю, каким чудом Август раздобыл где-то немецкую и французскую грамматику. Он начал с того, что выучил с нами латинский алфавит, после чего стал читать нам короткие тексты на языке оригинала и переводить их.