Круговая подтяжка

– Конечно, поговори! – ответил Азарцев, но Юля видела, что он хочет спросить у нее о чем-то другом. И точно. Начал он весьма торжественным тоном. – Юля! У нас набралось достаточно больных на два операционных дня. Это солидные деньги. Кстати, в последний момент совершенно неожиданно позвонила какая-то актриса по поводу кончика носа. Я назвал совершенно немыслимую цену, и, представь, она согласилась.

– Прекрасно, – настороженно ответила Юля, пока не понимая, куда он все-таки клонит.

– Как много, оказывается, у нас богатых людей! – с подъемом продолжал Азарцев.

Юлия молчала.

– Но еще много и бедных!

Тут Юлия почувствовала подвох.

– И мы, Юля, можем же помочь? Если не всем, то хоть кому-нибудь.

– У тебя возникла идея перечислить деньги в детский дом, а самим пойти по миру? – спросила она.

– Нет, Юля, нет! – замахал руками Азарцев. – Но ведь есть же правило – с любой прибыли нужно отдать церковную десятину!

– Насколько я знаю, – холодно ответила Юля, – поблизости церкви не строятся. И это хорошо. Иначе тебя бы уже раскрутили на позолоченные купола.

– Юля! – вдруг тихо и как-то по-детски попросил Азарцев. – Позволь мне бесплатно прооперировать эту девушку с ожогом – Веронику. А деньги ее возьмешь себе за дополнительные процедуры в послеоперационный период. Кстати, она уже достигла совершеннолетия. Согласия родителей на операцию не потребуется, что для меня существенно облегчит оформление документов.

Юля встала с видом Юпитера-Громовержца, и, хоть голос ее был тих, Азарцев понял уже по первым словам, что он зря обратился к ней с этой просьбой.

– Я думала, ты уже выкинул из головы эту дурь! – Черные Юлины волосы отливали металлическим блеском, как перья у хищной птицы.

«Не женщина – монстр! – подумал Азарцев. – Но я все-таки сделаю, как задумал. В конце концов, я здесь хирург, а значит – творец».

И когда Юля, высказав все, что думает по поводу его благотворительности, вышла из его кабинета, громко хлопнув дверью, он торопливо полез в свою записную книжку, чтобы найти там номер телефона Ники Романовой. Велев ей как можно быстрее сдать необходимые анализы, он созвонился с анестезиологом, который должен был работать эти два операционных дня, о чем-то быстро переговорил с ним и, улыбнувшись, достал из книжного шкафа анатомический атлас. Следующие полчаса Азарцев, о чем-то раздумывая и напевая себе под нос, с улыбкой рассеянно перелистывал его в разделах «Голова» и «Шея», как он всегда делал перед интересными операциями.

15

Когда Тина открыла глаза, она увидела, что рядом с ней сидит мать.

– Доченька! Как же это случилось! – Мать осторожно обняла ее, припала к лицу, стала целовать.

– Не надо, мамочка, мне больно.

– Не буду, миленькая. Не буду! – Мать отвернула лицо и быстро спрятала носовой платок. Затем опять заговорила, стараясь быть деловой, бодрой: – Аркадий Петрович сказал, что, если захочешь, ты можешь поесть. Я тебе бульончику свежего принесла.

– Не хочу, мама. Ничего не хочу. Ты сама поешь.

Мать не стала настаивать, Барашков довольно подробно обрисовал ей состояние Тины. А Тина не хотела смотреть на мать, боялась, что опять расплачется. Вообще-то, она чувствовала себя очень плохо. Болело все, что только может болеть – кости, мышцы, голова, ныла рана от катетера под ключицей. И еще Тине было немного странно, что мама сейчас с ней, а не с сестрой. За последние годы Тина привыкла, что главное для родителей – Леночка, парализованная, несчастная, неудачливая. И по привычке Тине было даже совестно, что она сейчас отнимает силы у матери, ведь той обязательно нужно быть там – в маленькой комнатке, где уже много лет лежит Лена.

Мать взяла Тину за руку и молча держала ее. Уже стало темнеть. Тина устала. Присутствие матери не расслабляло, а, наоборот, напрягало ее. «Хватит родителям горя и без меня». Ей уже хотелось остаться одной, вытянуться в постели и ни о ком не думать. «Пускай родители занимаются Леной. Я справлюсь сама», – подумала она.

В палату вошла медсестра, включила свет, проверила капельницу.

Тина осторожно отняла от матери свою руку.

– Тебе пора идти! Там Леночка одна.

– Нет, я еще посижу с тобой. – Тина повернула голову к матери и вдруг увидела, что у той уже совсем старое лицо – осунувшееся, в морщинах. Почему она никогда не задумывалась, сколько маме лет? Она посчитала – оказывается, уже много. А ей-то казалось, что этот мир будет всегда – мама, папа и Леночка. И Тина подумала, что она привыкла жить без них. Ей важно было просто знать, что они существуют.

– Иди, мама, пора! – опять сказала она.

– Хорошо. – И мать, вдруг припав к ее руке, опять заплакала.

– Ну не надо, мама, мне только хуже, когда ты плачешь.

– Прости меня, Валечка, прости! – еле-еле сквозь рыдания могла разобрать Тина.

– Что ты, мама, о чем?

Мать прижалась к ее щеке, покрывала ее поцелуями.