Круговерть

Однако, то ли потому, что множество других вопросов приходило в голову сто раз на дню, то ли потому, что дети вообще не могут долго страдать, и, если не находят утешения вовне, придумывают себе иной мир, где нет этого, большого непереносимого страдания, и поселяются там, в своем придуманном уютном мире, надолго, пока не вырастут из противорчия между своими представлениями о мире и возможностью этот неправильный мир приспособить к своим представлениям о нем.

Иногда она так глубоко задумывалась и уходила в себя, что даже не слышала, как её окликали. Тогда о ней говорили: «Какая невоспитанная особа!» или «Ну да, конечно…»

И это было обиднее всего.

Прошел ещё один месяц после той ночи, и Николая исключили из партии, а потом и вовсе уволили с работы. Броня в очередной раз затеяла разводиться. На этот раз – всерьез.

Когда имущество распаковали по ящикам, и Николай, днями пропадавший у своей новой знакомой – продавщицы из винного отдела, отправил свой небольшой багаж на вокзал, Алеся заглянула в сарайчик, где уже не было кроликов – их отвез на лошади в Ветку конюх Федор.

Ящик по-прежнему стоял за поленицей.

Из Польши приехал Петр, сын Акимки, встретились с Броней – старая любовь не ржавеет…

«С Народной властью я в ладах», – говорил он, сидя на диванчике, с которого уже сняли чехол. А Броня, ласково улыбаясь, говорила ему, как хорошо было бы поехать вместе в новый город, который только-только начали стоить на Березине. На новом месте и жить по-новому легче.

Алесу автобусом отправили в Ветку, к бабушке. Из вещей у неё были с собой только портфель и кукла, которая вместо «мама» говорила «вова»…

Шел уже конец первой четверти, а она всё слонялась без дела. В школу её не определили, никаких указаний не оставили на этот счет, вот она и решила, что сразу после праздников сама пойдет к директору и всё объяснит. Если можно, пока у вас буду учиться. Да, можно, – сказала директор школы, и её записали временно в шестой «А» класс. Уже на следующий день она, сидя за последней партой, разучивала вместе с классом стихи на немецком, чужом для неё – у них в Гомеле учили английский, – языке: «Кляйне вайсе фриден стаубе, – громче всех выкрикивала она, – ком рехт бальб цурюк!»

После Нового Года Броня отдала её в Гомельскую школу-интернат – жизнь в новом городе на Березине пока ещё не устроилась…

Лежа в казенной постели и глядя в потолок далеко заполночь воспаленными от бессонья глазами, Алеся слушала привычные уже сигналы спутника по радио, доносившиеся из комнатки дежурной в конце коридора. Она с грустью думала о том, какой круговертью вдруг пошла её детская и ещё вчера такая беззаботная жизнь, и почему мама всё никак не может забрать её домой отсюда, из этого ужасного места, где клопы такие злобные и не дают уснуть, а все, даже девочки, дерутся друг с другом и обзываются всякими словами, и увидит ли она своего отца хоть когда-нибудь? Промаявшись без сна две ночи и едва держась на ногах днем, она объявила своим соседкам по комнате:

– Пока не вытравите всех клопов, никому списывать не дам, ясно?

– А как их вытравить? Они тут всюду.

– А вот так, – сказала Алеся и принялась отодвигать кровати от стен.

Множественные кровопийцы жили во всех укромных местах – в ножках кроватей и под потолком, в углу, у теплой трубы. Их жгли бумажными фитилями, и вскоре все стены покрылись толстым слоем копоти. Кое-где облупилась краска. Однако к полуночи сафари было закончено полным успехом.

В эту ночь Алеся впервые спала крепко и без снов, без пугающих, но таких жутко-сладких мыслей о беспредельном и вечном, а утром, по горну, едва смогла разлепить всё ещё сонные глаза.

В первый же выходной она отправилась в Ветку утренней моторкой. Можно было бы уехать ещё в субботу вечером, но её очень хотелось заглянуть на Кладбищенскую, в свой бывший дом.

С тут-тукающим сердцем в самом горле стояла она у знакомой калитки и долго не решалась войти. В их квартире теперь уже жили другие люди, Алеся тихонько отворила калитку и вошла во двор. Небольшое окошко у крыльца выходило на кухню, и если дверь в комнату будет открыта, то можно увидеть хоть что-нибудь – стоит ли их круглый стол посердине комнаты, и лежат ли на этажерке её книжки?…

Привстав на цыпочки, она осторожно заглянула в раздвинутые вышитые занавески. В квартире стояла чужая мебель, а у стола хлопотала незнакомая женщина, этажерка стояла у окна, но книг на ней не было видно.

Это обстятельство придало Алесе бодрости – было бы хуже, если бы их вещами распоряжались чужие люди. Набравшись смелости, она постучала, и, когда ей открыли, кратко объяснила, кто она такая и что ей надо. А надо было зайти в сарайчик и кое-что там из своих старых игрушек забрать. Ей разрешили, и она бегом помчалась к сарайчику. Новый хозяин пошел за ней и с любопытством остановился у двери – что же такое она там будет брать, ведь кроме поленицы дров, там ничего дельного не было.

Алеся замялась, не зная, как сказать ему, чтобы ушел.