Круговой перекресток

Народ занял глухую оборону, готовясь к глобальной катастрофе. Сметалось все, от спичек до хозяйственного мыла. В универмагах раскупили даже унылые серые пальто-саркофаги, на которые последние лет десять презрительно фыркал самый неприхотливый посетитель.

– Если так пойдет дальше – постирать нечем будет, – причитала бабушка, принося очередную упаковку стирального порошка. – Уфф, три часа отстояла.

– Мы скоро сами сможем открыть бакалейную лавку, – всплескивала ладонями мама. – Это уже тридцатая! Остановись, ради бога! Класть некуда. Зачем дед вчера мешок сахара принес?

– Не учите меня, – ворчала бабушка. – Вы, молодые, жизни не знаете. Всякое может случиться. Запасы лишними не бывают. Под кровать положим, не пропадет.

– Потому и дефицит в стране, что все тоннами гребут и складывают под кровати, – заметила я. – Там уже лежат пять новых алюминиевых кастрюль и ящик мыла.

– Ничего, не подерутся, – вынесла вердикт бабушка. – Завтра соль обещали давать, пойду за час до открытия, запишусь.

Той же осенью я записалась на подготовительные курсы педагогического филфака.

Вначале собралась в МГУ, но мама, услышав про мои планы, покачала головой и сказала, что университет – лучший вуз страны, туда едет талантливая молодежь со всей необъятной родины.

– Смотри правде в глаза, Саня, – проникновенно внушала мама, и я теряла волю под гипнотическим взглядом и убаюкивающим голосом, – сейчас ты лучшая в обычной школе, среди посредственностей, лучшая из худших… А в университет приедут лучшие из лучших, понимаешь? Не питай надежд, чтобы потом не разочаровываться. Ты же отправляла свои произведения в журналы? Тебе не ответили, не напечатали. Но даже если вдруг ты в МГУ поступишь, что потом? Все теплые местечки расписаны за детьми нашей литературной элиты. А тебе, девочке из простой семьи, придется брать интервью у доярок для какой-нибудь «Сельской жизни» или перекладывать бумажки в отделе писем журнала «Работница». Либо пойти в новую желтую прессу – сочинять разные пошлости.

Я молчала, потупившись. Мама со вздохом добавила:

– Когда-то у меня тоже были планы и амбиции. Но, как видишь, ничего не получилось. Если ты и вправду талантлива, пробьешься и с филфаком пединститута. А если нет – у тебя всегда будет кусок хлеба. Уж лучше быть хорошим учителем, чем плохим журналистом.

– Мм, – поддержал ее папа, – в нашей стране трудно чего-либо достичь. Лучше сидеть и не высовываться, целее будешь. Почему динозавры вымерли? Потому что высовывались.

Бабушка согласно кивала. Журналистика казалась ей уделом избранных, далекой и непонятной профессией, чем-то вроде космонавтики.

Единственным, кто меня поддержал, был дед Георгий. Он сказал, что ему нравятся мои рассказы и почему бы не попробовать, ведь я ничего не теряю, но его одинокий голос потонул в пучине иных убедительных доводов.

И я банально струсила, не поехала в МГУ. В самом деле, девочке Сане из полуподвала не место в элитной высотке. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево.

А Дашка не испугалась и решила штурмовать Строгановку. Мы сидели на нашей кухоньке, потягивали чаек, Дашка искренне недоумевала, почему я не хочу идти в МГУ. А я лукавила, повторяла мамины слова, утверждала, что мне это вовсе не надо, помахивала растопыренными пальцами со свежевыкрашенными ногтями. Ногти отросли что надо – длинные и ровные, я долго возилась с пилкой, чтобы придать им красивую овальную форму, вниз нанесла французскую основу, купленную с переплатой у Вальки, сверху два слоя перламутрового с голубоватым отблеском лака.

– Классные ногти, – позавидовала Дашка. – А у меня не растут.

– Потому что ты их грызешь, – заметила я.

– Я не грызу, – смущенно буркнула Дашка и спрятала руки в рукава безразмерного свитера.

Затрезвонил телефон.

– Саша, тебя! – крикнула бабушка. – Миша Сухарев!

– Ба, ты можешь не кричать на весь дом? – не выдержала я. – Неудобно же.

– И чего тут неудобного? – обиженно поджала губы бабушка. – Не нравится – пусть не звонят. Вон и Кузьмин тебе звонит, и…

Я состроила бабушке страшные глаза и взяла трубку. Сухарев спросил, приду ли я к нему на день рождения.

– Ага, – лениво сообщила я, – уже ногти накрасила.

– Нет, правда? – не унимался Сухарев, плохо отличавший стеб от реальности.

– Правда. Не веришь, могу Дашку позвать, она подтвердит.

– Не надо Дашку, – отказался Сухарев.

– Ну, тогда пока, – сказала я и положила трубку на рычажки.

Дашка сунула в рот конфетку и многозначительно хмыкнула.