Круговой перекресток

Мать, Галина Макаровна, донская казачка, познакомилась с отцом и осела в провинциальном городке, где мужа назначили замдиректора на химкомбинат, чья-то умная голова догадалась разместить в его благодатном краю, на единственной в мире реке, где нерестится осетр. Галина Макаровна работала начальником планового отдела на каком-то предприятии, чье название я благополучно пропустила мимо ушей.

Автомобиль двигался по прямой, потом нырнул в сторону, поплутал по унылым степным дорогам, подъехал к крутому склону – внизу, в обрамлении изумрудной зелени садов, синела река. Дом прятался в пышной зелени. Отворили калитку, дохнуло свежей прохладой, молодыми листьями, цветочной росой. По краям дорожки росли и благоухали диковинные розы нереальных размеров и оттенков, в деревьях свистели птицы, в кустах горланили цикады, откуда-то сверху свешивались, касаясь волос, желтые и сиреневые виноградные гроздья.

Галина Макаровна, невысокая, пышная, румяная, чернобровая – именно такой я всегда представляла настоящую казачку, в простом бордовом платье, с зачесанными назад смоляными волосами и бархатисто-карими, формы миндального ореха, как у Сережки, глазами, приветливо улыбнулась, заговорила певуче, неторопливо, всплеснула руками:

– Сашенька? Очень рада. Господи, какие худые дети! Скорее мойте руки и за стол!

– Мам, погоди кормить-то, дай отдышаться с дороги, – попытался урезонить Сергей, но Галина Макаровна сунула нам по огромному яблоку, приговаривая:

– Свои, настоящие, витамины… В Москве таких не купишь…

– Это точно, – подтвердил Сергей. – Ма, мы пойдем переоденемся…

– Конечно, мои хорошие, – заторопилась Галина Макаровна. – Ты как сказал, что с невестой едешь, мы с отцом дальнюю комнату привели в порядок, все разобрали, окна перемыла, чтобы стыдно не было перед гостьей…

Комната была небольшой, но уютной, с навевающими прохладу голубоватыми стенами, простыми синими занавесками, деревянным шкафом, комодом, зеркалом и раскладным диваном. За окном цвел шиповник, наполнял комнату щекочущим ноздри сладким запахом. Сверху по раме вился плющ с белыми и розовыми цветками, похожими на колокольчики.

– Эдем, – выдохнула я.

– Нравится?

– Очень.

– Я рад, – счастливо улыбнулся Сережа, заключая меня в объятия.

– Надеюсь, диван не скрипит? – поинтересовалась я.

– Спальня родителей в другом конце, – обнадежил Сережка.

Сережкины родители не шутили, грозясь нас откормить. Они взялись за это дело всерьез. Стол ломился от яств. Чего там только не было! От диковинных абрикосов иссиня-черного цвета до ломтиков свежайшей, сочившейся янтарным жиром осетрины, запеченной с картофелем и желтыми помидорами.

Алексей Митрофанович устроил мне экскурсию по саду.

– Тридцать лет назад здесь был голый песок, как в пустыне Сахара, – с гордостью повествовал он. – Каждое деревце я сам посадил, этими руками. Списывался с мичуринскими селекционерами, покупал новые сорта. Черные абрикосы – моя гордость, есть только у меня и соседа Петровича, я с ним поделился. А вот золотая слива, плоды особо крупного размера, не бывают червивыми. Сладкая как мед – попробуй…

Я надкусила янтарную сливу величиной с кулак, брызнул нектар, и в самом деле запахло медом. Алексей Митрофанович спешил дальше:

– Сережка нынче городской житель. Да ему никогда особенно земля не нравилась, хоть вслух не произносил. Но я-то видел, душа не лежит. Да, кому что мило в этой жизни. Я сына не неволю. На внуков теперь надежда. Я сам из деревенских… В город учиться прибыл, давно это было, институт закончил, должность получил, на работе начальник. А с работы сюда приеду, галстук долой. Душит. Отдыхаю здесь телом и душой. И Галина Макаровна при мне… – Он улыбался как-то по-детски светло, и казалось, что он говорит не только со мной, но и с деревьями, цветами, горьковатым степным воздухом, даже не разговаривает, размышляет вслух.

– Отец, верни гостью! – звучным голосом позвала Галина Макаровна. – Пусть покушает с дороги! Успеешь надоесть!

– Чего это! Я не надоедаю вовсе… – обиженно развел ладошками Алексей Митрофанович. Проворно выхватил откуда-то садовые ножницы и – чик-чик – срезал пять влажных от росы роз с трогательно изогнутыми лепестками, белыми, с голубоватыми и красноватыми прожилками, вручил мне. Я поднесла цветы к лицу, вдохнула, полузакрыв глаза, и голова закружилась от тонкого, сладчайшего аромата.

В последующие дни мы отсыпались, валялись на пляже, вечером гуляли по городу, жившему ленивой неспешной жизнью южной провинции. Помогали родителям в саду: собирали ежесекундно поспевавший урожай, сражались с сорняками, Сережка с отцом чинили крышу в сарае. Галина Макаровна обучала мастерству консервирования. Мне было легко с Сережкиными родителями. Не могу сказать, что мне полюбились дачные хлопоты, но к отъезду я чувствовала себя отдохнувшей, набравшейся сил, и матово-бронзовый степной загар был удивительно к лицу. А еще Сережка брал отцовский автомобиль, и мы катались по городу, уезжали в пойму – оазис буйной зелени с крохотными озерами, кишащими непуганой рыбой.