В этот момент раздался сердитый гудок клаксона. Я поспешно отпрыгнула с середины улочки на ее обочину, и мимо меня неспешно и величаво проплыл красный «Икарус». Устало рыча, он уполз в гору, и только потом до меня дошло, что появление этого автобуса означает конец моих страданий!
Забыв про баню с шашлыком, я во все лопатки припустила вверх по дороге.
Как я и надеялась, красный «Икарус» стоял у гостиницы Шульца. За рулем никого не было. Я обошла автобус и столкнулась с Лариком Мухачевым. Мой друг живо махал подборной лопатой, откапывая присыпанный снегом «газик».
– Мы уезжаем?! – обрадовалась я.
– Я, во всяком случае, уезжаю, – продолжая работать, ответил Ларик. – Славик говорит, что перевал почти расчистили, есть шанс прорваться. Правда, он на этом своем «Титанике» не рискует, а я попробую. Ты со мной?
Уяснив, что на прорыв снежной блокады отправляется только Лариков «газон», я перестала радоваться. Хотя мне очень хотелось бросить докучливых японцев на произвол судьбы и на пару с отважным другом умчать в дальнюю даль (по направлению к родному комфортабельному дому), я сознавала, что святой долг пастыря велит мне оставаться со стадом.
Ларик, не отягощенный ответственностью за японскую массовку, уехал, а я пошла искать Славика, чтобы с пристрастием распросить его о реальных или мнимых опасностях автобусного путешествия по зимнему бездорожью.
Глава 7
Славик спал в кровати, которую любезно уступил ему Ларри Мухачев – то есть в моем собственном номере. Меня это слегка смутило, а нежную Нюню откровенно напугало:
– Что это значит? Теперь придется ночевать рядом с совершенно чужим парнем?!
– Круговорот парней в кровати! – одобрительно хохотнула развязная Тяпа. – А что? По-моему, этот Славик очень даже ничего, вполне симпатичный!
– И, что особенно приятно, русскоязычный, – пробормотала я и пошла общаться с иноземцами.
Выйдя в коридор, я наскоро скроила из ладошек рупор и на простодушный сельский манер покричала:
– Чихара! Чихара-сан!
На мой призыв из своих номеров выглянули сразу пять японских джентльменов. Поскольку физиономию своего ночного собутыльника я толком не запомнила, все японцы (кроме одноглазого, который как раз не выглянул) по-прежнему были для меня на одно лицо. Я не стала разбираться, кто тут Чихара, а кто нет, и с доброй улыбкой вручила надувную свинью первому попавшемуся самураю. Мой подарок произвел на заморских гостей большое впечатление. Весело хохоча и оживленно переговариваясь, они тут же общими усилиями надули хрюшку и с ее непосредственным участием затеяли шумную игру в мяч.
– Ой, только не надо это делать в помещении! – взмолился прибежавший на шум Борис Абрамович. – Вы таки разобьете электрическую лампочку!
С учетом того, что упомянутая лампочка была единственным источником искусственного освещения в протяженном коридоре с подслеповатым окном, ее действительно следовало считать большой ценностью и всячески оберегать от повреждений. Поэтому я помогла Шульцу выгнать разыгравшихся японцев во двор. Оттуда они по собственному почину переместились на горный склон, где стали кататься на санках. В роли средства для скоростного спуска успешно использовался все тот же надувной свин.
Пока мои подопечные беззаботно резвились, я помогала Шульцам готовить обед, пристально следя за тем, чтобы суперэкономные хозяева использовали только свежие продукты. Я не сомневалась, что Борис Абрамович запросто сварит для постояльцев макароны с жучками и заправит их прогорклым маслом. Во всяком случае, он действительно хотел забрать со сковородки лишнюю котлету и сделал попытку вторично заварить кипяточком спитый утренний чай. Я удержалась и не сказала господину Шульцу, что считаю его жутким скаредой, но эти мысли, наверное, читались на моем лице. После того как я пару раз ударила его по рукам, Борис Абрамович угадал мое нелестное мнение о своей персоне и попытался его исправить.
– Вот, – тоном оскорбленной невинности сказал он, торжественно вручив мне исписанный листок из школьной тетрадки в клеточку. – Я таки сделал вам товарный чек для бухгалтерского отчета. Тут в точности записаны все ваши покупки.
Я не без интереса изучила этот оригинальный документ, заверенный сложной подписью с завитушками и большим чернильным штампом «Либер Муттер», который я уже видела на застиранных гостиничных простынях.