Круиз с сюрпризом

— Все очень просто: Генка, чтоб его черти взяли, оказался левшой, и никак не мог бы убить этого товарища Козанкова именно этим способом. Товарищ Козанков, мать его, убит правшой. Так что, Танечка, круг подозреваемых у тебя резко сужается — отсеки всех левшей и найди преступника. Здорово, правда?

— Здорово, — совершенно искренне отозвалась я. Одна часть моей работы выполнена — Гена фактически на свободе. Теперь дело за малым — преступника найти. Я попыталась утешить Кирсанова:

— Ну ладно, чего ты так переживаешь! Это же замечательно — освободите невиновного.

— Да уж, замечательно. А на мне «глухарь». И вряд ли ты его раскроешь. Убийство на корабле! Хуже не придумаешь: все концы — в воду. В самом прямом смысле.

— Слушай, поэтому и не выдавали тело? — поинтересовалась я, чтобы хоть немного его отвлечь.

— Что? А, нет. Это вообще определили только в Тарасове. Мужику повезло, что мы его сюда перетащили: там бы дело закрыли и передали в суд. В этом Козьмодемьянске очень странный судмедэксперт: характер раны его не очень заинтересовал, зато он умудрился унюхать запах горького миндаля. Детективов начитался, идиот!

— Подожди, ничего не понимаю. Его что, еще и цианидом каким-то траванули? Насколько я помню, именно цианиды имеют такой запах.

— Вот, и ты туда же! Грамотные больно все стали. Если следовать вашей дурацкой логике, то несчастный товарищ Козанков был этаким своеобразным покойником, на котором испробовали несколько видов умерщвления: и зарезали, и отравили. Правда, совершенно непонятно, почему его заодно еще и не повесили, не расчленили и не утопили.

— Ладно тебе издеваться. Скажи лучше, почему от него пахло миндалем, если его не травили?

— Господи, ну какая же ты идиотка, Татьяна! За что тебе такие деньги платят, интересно знать? Он, бедняжка, просто пользовался одеколоном с запахом горького миндаля. 0-де-ко-лон! Ясно?

— А, — протянула я. Смешно, действительно.

Кирсанов же продолжал возмущаться:

— Кустари-недоучки, дилетанты! А если бы мужик перед смертью ежевики поел, то решили бы, что его мышьяком для верности отравили.

— Почему? — тупо спросила я.

— Потому! При отравлении мышьяком язык чернеет. От ежевики — тоже. А то еще бывает…

— Стоп. Если тебя не остановить, ты мне весь учебник по криминалистике процитируешь, я тебя знаю. А у меня сотовый, деньги идут.

— Ну не твои же, — безмятежно заметил Киря, который, выплеснув эмоции, совсем успокоился.

— Не мои, конечно. Но иногда клиента тоже жалко бывает. Совсем-то уж разорять не хочется. Так что давай к нашему делу. Еще какие-нибудь новости есть?

— Откуда у нас новости? Мы все больше подозреваемых выпускаем, это вы там преступников ловите, — с сарказмом заметил Кирсанов.

— Ну не знаю, может, у девочек какие-то мысли появились или Гена разговорился?

— Гена-то? А как же, разговорился. Почем зря ругает всю Козьмодемьянскую милицию, а также теплоходную команду, которые его засадили. Кстати, передай приятное известие капитану или еще там кому: он в суд на них собирается подавать. Вот так. Нет чтобы радоваться освобождению, так он еще и недоволен. А девки вообще ни о чем, кроме этого самого освобождения, не говорят. И даже не ругают никого. Только тебя все время благодарят. Правда, непонятно, за что? У тебя-то какие-нибудь новости есть? Нашла хоть что-нибудь?

— Ищу Будет что-то определенное — свяжусь с тобой. Все, пока. Я и так уже на целое состояние наговорила.

И, не слушая кирсановских возмущенных возгласов, я отключилась.

Захватив с собой сотовый, я направилась на палубу. На палубе было не протолкнуться, поскольку весь народ облепил перила, предвкушая процесс швартовки теплохода: мы подплывали к Казани. Я с трудом нашла свободное местечко, втиснулась между какой-то тетенькой и подростком лет четырнадцати в неизбежных наушниках.

Любоваться казанской набережной было абсолютно невозможно: не вызывала она у меня чувства эстетического наслаждения. Зато прошибала гордость за родной Тарасов — вот у нас уж набережная — так набережная! Нет, явно я не хочу гулять по Казани и наслаждаться памятниками старинной татарской архитектуры, а также красивейшим собором Петра и Павла. Проживу я как-нибудь и без этой красоты. Лучше я здесь, на пароходе, займусь каким-нибудь делом. Поработаю. Правшу своего поищу.

Все, причалили. Народ повалил на пристань, кучкуясь рядом с автобусом. Нет, с меня явно хватит, как вспомню экскурсию по Козьмодемьянску — дурно становится.

Я решила проводить автобус, а потом уже начать активную деятельность. Какую — видно будет.

Видно стало одно — проплывающие в окнах автобуса улицы Казани. Безобразие какое-то: стояла на палубе, никого не трогала, готовилась помахать на прощание отъезжающим экскурсантам. Так нет же — схватили, потащили, затолкали в автобус и велели наслаждаться экскурсией.