Круиз

Со свойственной многим бывшим советским людям горечью говорил Эмир Бухарович и о своей работе. В начале девяностых годов станции защиты растений стали никому не нужны. Их не закрывали, сотрудников не увольняли, их просто, что называется, снимали с довольствия. Сотрудники станций какое-то время еще продолжали выполнять свою очень важную и для сельского хозяйства, и для дикой природы деятельность, но время брало свое. Штат станций незаметно таял, а потом они и вовсе закрылись.

– Я вот еще только подхожу к пенсионному возрасту, а уже несколько лет, как не у дел. Что же говорить о молодежи.

Работы в этих краях не стало. Что будет дальше, ума не приложу, – сокрушался Эмир Бухарович.

Посещали дом Эмира Бухаровича и другие гости. Они не производили на Олега Романовича такого тяжелого впечатления, как вооруженные бородачи. Это были обычные люди, местные жители, живущие здесь в одиночку или семьями в своих домах, разбросанных в разных местах в горах.

Раз в неделю в доме появлялся невысокий жилистый мужчина неопределенного возраста и приносил большую стопку кукурузных лепешек, составлявших, пожалуй, основу питания Эмира Бухаровича, а теперь, заодно, и его гостя. Другой мужчина изредка приносил сыр. Взамен они получали мед. Натуральное хозяйство, естественно, влечет за собой товарообмен. Появлялись и другие люди. Некоторые из них заходили просто для того, чтобы поговорить, сообщить или узнать новости.

Однажды, выйдя морозным утром из дома, Олег Романович увидел сидящего на крыльце мужчину. Закутанный в бурку, в надвинутой на самые брови папахе он дремал, не обращая внимания на еще не рассеявшуюся ночную стужу. Деликатность, очевидно, не позволила ему будить хозяев в ночи, и он терпеливо ждал их пробуждения. Деликатно вел себя и его конь. Лишь изредка позвякивая сбруей, он смирно стоял у коновязи.

Эмир Бухарович с почтением ввел гостя в дом и долго-долго говорил с ним. Теперь деликатность проявлял Олег Романович. Во все время разговора он в дом не входил.

Обычно хозяин не считал нужным посвящать Олега Романовича в содержание своих разговоров с посетителями. Но этот визит, видимо, был особым событием. Когда ночной гость покидал дом, Эмир Бухарович помог ему сесть в седло и долго стоял, глядя на удаляющуюся фигуру.

Продолжая смотреть в сторону, где уже скрылся за поворотом дороги утренний гость, он сказал Олегу Романовичу:

– Прощаться приезжал наш старейшина. Помирать собрался. Замечательный старик. У нас на Кавказе к таким особое почтение.

– Сколько же ему лет? И откуда он знает, что смерть близка? – удивился Олег Романович.

– Раз говорит, что скоро помрет, значит, знает. А лет ему много, сто три весной исполнилось. Большую жизнь человек прожил. Не многим такое дается, – ответил Эмир Бухарович.

– Берег себя, видно, сильно, – предположил Олег Романович, – не пил, не курил, нервы понапрасну на пустяки не тратил. Вот и прожил столько лет.

– Да, нет, здесь другое, совсем другое, – не согласился Эмир Бухарович, – это особая категория людей. Живут они полной жизнью, себя берегут не более, чем все остальные. Но им на роду написано обеспечить связь поколений. Если по-научному говорить, то не исключаю, что ген у них какой-то особый есть. Потому как известно, что способность к долгожительству наследуется. Это теперь у нас средняя продолжительность жизни за пятьдесят перевалила, а век-другой назад и до тридцати не дотягивала. Нужны, очень нужны люди, которые помнят, своими глазами видели прошлое. Без них заглохла бы память племени, память нации.

Исчезал иногда и Эмир Бухарович. Его отлучки обычно не были продолжительны, но однажды он не был дома около двух суток, и Олег Романович, не зная, что делать, невольно забеспокоился. Вокруг него шла какая-то непривычная ему жизнь. Она не имела ничего общего не только с городской жизнью, которую хорошо знал Олег Романович, но и с жизнью в российской глубинке. И все же она была логичной и понятной. Тропы людей, посещавших друг друга на склонах этих гор, наверное, можно было проследить, нанести на карту и, наконец, понять смысл их перемещений. Сложны и запутаны людские пути-дороги, но никак не более и не менее, чем муравьиные.

В этих своих мыслях Олег Романович нашел некоторое успокоение. С философской точки зрения все было в порядке. И у муравьев, и у людей. Материя едина, так что и беспокоиться не о чем.

Причин не было, а беспокойство у Олега Романовича было и постепенно нарастало. Любопытство, подтолкнувшее его в эту поездку, было удовлетворено, и как бы ни был хорош Эмир Бухарович в роли собеседника, ученого и просто товарища, но пора было отправляться домой. Сказано – сделано. Собрать рюкзак, положить в него баночку меда и пузырек с образцом местного муравьиного мумие было делом минутным.

Но отъезд неожиданно затянулся. В канун отъезда с вечера зарядил снег, да такой сильный, что утром еле-еле удалось открыть входную дверь. О том, чтобы отправиться в путь, не могло быть и речи. Снег частично сошел только на третьи сутки.