Круиз

Олег Романович всегда считал, что получает вполне достойную заработную плату. Так оно на самом деле и было во все предыдущие годы, но только не в 91-м и не 92-м годах, когда денежная реформа вместе с инфляцией съели сначала сбережения, а потом и заработную плату советских граждан. А молодая супруга, приехавшая откуда-то из глубинки покорять Москву, мечтала о столичных развлечениях, новых нарядах, поездках к морю. Она чувствовала себя обманутой. В какой-то мере чувствовал себя обманутым и сам Олег Романович. Нежное молодое тело, которым он упивался первое время, вскоре пресытило его, а дружеского, интеллектуального общения не намечалось. Надю не интересовали его дела на работе, она не хотела смотреть умные фильмы. Ей нравились эстрадные пошлости и легкая, наивная музыка, чего не терпел Олег Романович. Так что рай в шалаше не получился. Начались ссоры, постепенно переходящие в скандалы. Жизнь становилась невыносимой.

Ко всему этому добавились неприятности на работе. Деятельность НИИ, в котором Олег Романович проработал почти всю свою сознательную жизнь, практически остановилась. Не было ни средств, ни материалов для выполнения работ. Молодые сотрудники уходили кто куда. Старые тоже смотрели на сторону, но уходили неохотно. Оставшиеся чего-то ждали, надеялись пересидеть тяжелые времена. Руководство Института принялось сдавать внаем пустующие помещения. Получаемые при этом средства теоретически должны были помочь Институту выжить, но этого не происходило. Деньги от сдачи помещений как приходили, так и уходили, не оставляя заметного следа. Вскоре руководство, видимо, поняло, что сдавать помещения выгоднее, чем налаживать работу Института. Подразделения начали уплотнять. Уход сотрудников теперь уже рассматривался не как утрата кадров, а как благо.

Будучи руководителем одного из самых крупных подразделений Института, Олег Романович начал искать новые точки приложения сил, но все его предложения сходу отвергались. Вскоре он сам стал персоной нон грата для собственной дирекции.

В конце концов, Олегу Романовичу надоело биться головой о стенку. Он решил разом покончить и с семейными, и с производственными неприятностями. Переписал квартиру на свою новую жену, подал заявление на развод и еще одно заявление – об уходе с работы по собственному желанию. Ни дома, ни на работе его удерживать не стали. Так, в один прекрасный день весной 1992 года Олег Романович вдруг стал абсолютно свободным человеком. Он купил билет на поезд, идущий куда-то за Урал до станции, которую выбрал, пользуясь лишь географической картой. Положив в рюкзак все самое необходимое и распихав по карманам документы и оставшиеся от продажи машины деньги, отправился в путь.

– Вы даже не можете себе представить, Арам Сергеевич, какие чувства пришлось мне испытать, когда я оказался в поезде наедине со своим рюкзаком. Словами не передашь. Вся прошлая жизнь пошла прахом. Я, доктор биологических наук, лауреат Государственной премии, всегда уважаемый коллегами и знакомыми, вдруг стал человеком без определенного места жительства и без всяких перспектив на будущее. Обрубая связи с прошлой жизнью, я действовал не спонтанно. Все последствия своих шагов были мне ясны, но, как оказалось, лишь до определенного предела. Осмысление своего нового статуса, статуса Бомжа пришло ко мне только в поезде. Да уж не переживайте вы так, дорогой друг!

Переживание, видимо было написано на лице Арама Сергеевича. Он действительно близко к сердцу принимал слова бывшего коллеги. Представить Олега Романовича роющимся на помойке в поисках съестного было невозможно. Кроме того, сам Арам Сергеевич в начале 90-х годов испытал шок от того, что все его работы или большая из них часть, да и сам он, оказались никому не нужными. Руководство его института тоже увлеклось сдачей внаем помещений, извлекая из этого, возможно, и личную пользу. Но Араму Сергеевичу удалось выстоять. Возможно, потому, что его производственные дела не были отягчены личной драмой. Что греха таить, мысли о разводе с женой и ему иногда приходили в голову, но о том, чтобы жениться снова, он никогда не думал. Олег Романович продолжил свой рассказ: – Поезд шел медленно, подолгу стоял на каких-то станциях и полустанках. В других обстоятельствах это нервировало бы меня, но не в этот раз. Наоборот, я мечтал, как можно дольше не выходить из вагона. Для меня он был последней, еще не порванной связью с прошлой жизнью. Глубокой ночью поезд подошел к намеченной станции. Из всего состава здесь сошло всего десятка полтора пассажиров. Большинство из них сразу растворилось во мраке, а несколько человек, в том числе и я, отправились дожидаться рассвета в крохотный зал ожидания. Зал был убогий, грязный, заставленный поломанными деревянными скамейками. Там, обложившись тюками, корзинами и котомками, коротали время несколько стариков и старух. В самом углу зала стайка подростков, явно навеселе, пыталась петь под гитару. Получалось плохо. Видимо, понимая это, они то и дело начинали переругиваться, не стесняясь в выражениях.