КРУК

Они вошли во мрак пустого ресторана и осторожно перешли в сумрак веранды. Первое, что они увидели, была елка, настоящая и маленькая. Она стояла в серебристом ведерке со льдом, как зеленая бутылка шампанского. Стол был длинный, и на пустом его краю стояли еще три ведерка – действительно со льдом и шампанским. На елке горела синяя звезда, в живой хвое мерцали крохотные голубые фонарики. Игрушек не было. Кузьма достал из пакета с подарками своих Санта-Клаусов и вместе с Соней развесил все двенадцать по колючим веткам. Под елку Чанов положил маску Эйнштейна и – для Малхаза, фонарик.

В саду зеленел подсвеченный газон, и на черных ветвях деревьев поблескивали плоды хурмы. В темной дали, как угли, угасали вершины Альп… «Сказка!» – подумал Кузьма и с уважением посмотрел на Блюхера: его очки мерцали голубым, он был важен и строг. Маленький усатый человек в белых перчатках зажег свечи на высоких шандалах, хрусталь, фарфор и закуски немедленно проявились на столе, и одновременно проснулись запахи базилика, перца, тархуна и жареного поросенка…

– Быстро за стол! – гаркнул Блюхер. Уселись все трое лицом к озеру. Есть Кузьме хотелось просто катастрофически. – Батоно Малхаз, садись с нами! – позвал Блюхер грузина, разливавшего по бокалам красное вино.

– Нэт, – сказал грузин.

Соня сидела между Кузьмой и Блюхером. Кузьма посмотрел на Соню. Она была в маленьком вязаном платье цвета индиго, а на груди в дырочки вязки воткнула розу. Белая роза, профиль и шея Сони светились.

– За твой приезд… – сказал Кузьма, подняв бокал.

– Опередил! – возмутился Вася.

Наконец-то опередил! – подумал Кузьма и, поцеловав Соню в щеку, повторил:

– За твой приезд!

Чанов с Блюхером встали и сдвинули бокалы над Сониной головой.

Как же все было вкусно за этим столом… Ели молча, пока Блюхер не очнулся, не встал и не сказал:

– Тост. Самый важный. Сейчас у нас дома без пяти полночь. Выпьем за минувший год, ей-богу, пока живы – не забудем… – Вася помолчал. – Выпьем за тех, кого полюбили, с кем встретились, и запомнили, и расстались… за тех, кто в эти минуты вспоминает нас…

Встал Чанов, встала Соня, и даже Малхаз, бормоча что-то по-грузински, подошел к столу с торца, наполнил бокал, высоко поднял локоть, сравняв его с плечом, сказал: «Гаумарджос!», – решительно выпил и снова отошел в тень.

Огромная череда людей примерещилась Чанову. Не все лица он смог различить. Гораздо, гораздо больше их было, людей 2002-го уходящего года, чем Кузьма смог бы припомнить, но они – были, и стояли сейчас рядом. Люди с Дубровки, с похорон Магды, люди Крука, люди трамваев, метро, больнички, люди Арбата и «Марко Поло», люди Церна… Случайные, но впаянные в его жизнь лица… Ближе всех – Вольф, Магда, Рыська, Паша, святой Петр и его Ангел Смерти из Ужгорода, мастер Хапров и сын его Илюша, Кульбер и его Марго, Чечен и его мама… «Мама!» – подумал Кузьма внезапно. И похолодел, потому что – забыл. Своих – маму, и отца, и Яньку, и бабушку Тасю – забыл. Но вспомнил!

Он схватился за телефон, вскочил и спустился с веранды в сад, набирая свой домашний номер. Мама взяла трубку сразу.

– С Новым годом! – крикнул он ей. – Ты слышишь?.. И Яньку поздравь! Слышишь?..

– Слышу!.. – радостно отзывалась она, как эхо, повторяя его поздравление. – С Новым годом, поздравь всех, кто с тобой сейчас… Где ты? Когда вернешься?

– Я в Швейцарии… Вернусь?.. Еще не знаю. Скоро. Куплю билет и позвоню… Целую! – закончил Кузьма разговор.

«Что ж я так разволновался-то?.. – подумал он и посмотрел на звезды. В самом зените стоял тонкий серп молодой луны, и Млечный Путь как-то непривычно заваливался к горизонту. – Другие небеса…». Он вернулся на веранду. Оплыли свечи. Малхаз сдался на уговоры и, сев к столу, поливал соусом ткемали собственноручно зажаренного поросенка. Официант снял перчатки и стал самим собой – серьезным грузином и наладчиком электрооборудования подводного флота СССР, встречающим Новый год без мамы, без жены и детей на берегу Женевского озера…

Чанов отыскал в своем телефоне номер Вольфа и долго слушал длинные гудки… Вольф не ответил.

Приближалась полночь швейцарская. Время двигалось как-то неровно, клубами, выпил бокал, поел сациви – и вот уже ракета взвилась с одной из яхт – без четверти полночь. А Кузьма захотел спать. Очень захотел. Он устал. Не за сегодня только, он уже давно-давно уставал, и уставал, и вовсе устал – без розового цветка, без этой своей зазнобы… Он хотел спать, спать долго и с нею. Дрыхнуть, не видя снов, переплетясь с ее руками, ногами, чувствуя ее волосы у своей щеки… Вдруг ужаснулся: «Я небритый! У меня морда как ежик, Соне больно…». Тут и полночь вдруг ахнула. Скромный фейерверк расцвел над яхтами. Малхаз тоже устроил салют, выстрелил пробкой и разлил ледяное шампанское по фужерам, Блюхер заорал по-русски «Уррра!!!», Малхаз по-грузински: «Вашааа!..» И все четверо сдвинули бокалы.

Новый год свалился в Швейцарию.

Все. Пора было всем нырять за горизонт событий. Или они уже нырнули?

Там, за горизонтом