Крупная кость, или Моя борьба

В общем, чтобы такого не было. И вообще чтобы все мной восхищались. Я положительно не в состоянии думать ни о чем, кроме размера своих весомых достоинств. А вот когда достигну своей цели — тогда займусь всем остальным.

Один раз, это был унылый, мрачный, ни на что не годный февральский день, когда только и ждешь неприятности, подошла какая-то то ли Таня, то ли Света из параллельного класса. Помялась и как ляпнет:

— Хотела тебе сказать. Я тобой восхищаюсь. Все говорят, что ты перебарщиваешь, что это неприлично, а я считаю, что ты очень смелая! Ты плюешь на общее мнение, принимаешь себя такой, какая есть и не гоняешься за одобрением! Вот.

И помаршировала, такая, обратно.

А я осталась стоять в своей ничего не прикрывающей юбке, маминой кремовой, совершенно прозрачной блузке (мама ее в театр носила) и маминых же сапогах выше колена, каблук девять сантиметров.

Ничего себе, «все считают, что неприлично!» Хороши же мои дела! Это у нас-то, где слова «прилично» вообще не существует. Ну, почти. Есть разные девочки, про которых говорят всякое. Ну, и выглядят они… тоже. Не дай бог так выглядеть. Но я-то тут причем?

Я хуже всех! Это конец света какой-то! Что мне делать?

И, главное, как после такого идти на английский? А на алгебру? Она еще хуже. А история религии? Какая история, какой религии, когда у меня трагедия!

Нет, не пойду. У меня нет настроения.

Глава седьмая. У меня в голове каша, Лошадь почему-то не успевает выпить чаю, а пан Шафранек открывает великую тайну лимонада

Жизнь моя плавно катилась к краху. Не буду долго рассказывать, это длинная и печальная история. Кончилась она почти приказом об отчислении меня из лицея. Почти — потому что Лошадь за последний экзамен (куда меня все-таки условно допустила) и потом за переэкзаменовку ничего не поставила. Ни в ведомость, ни в журнал. Сказала, что не понимает, как можно так докатиться, что ничего теперь не знает и чтобы я на глаза ей не показывалась.

И на педсовете то же самое заявила. А когда я ее после педсовета на улице дождалась, начала кричать, что ей надоели оболтусы, которые «подают надежды», и думают, что на этом основаниии им все на свете на тарелочке поднесут. Что иметь талант — это ровно один процент успеха, все остальное — работа. Что я со своим бездельем ничего не стою. И что ей противно на меня смотреть, потому что я и сейчас ничего не поняла.

Я ее спросила, что же мне теперь делать, а она только сквозь зубы процедила: «Понять элементарную структуру ответа!» — и ушла.

Я еще побродила, чтобы она до дома успела добраться. Наверняка Лошадь придет, чаю с чем-нибудь вкусным выпьет, а там и подобреет. Часа через два из автомата ей звоню и спрашиваю:

— Светлана Ивановна, а что такое элементарная структура ответа?

А Лошадь и «алло»-то ледяным тоном сказала. Я думала, она трубку бросит. Но она помолчала и говорит:

— Удивительно, что тебе только сейчас пришло в голову задать этот вопрос. Элементарная структура ответа на любой экзаменационный билет — во-первых, «что» или «кто», во-вторых, «где», в-третьих, «когда» и в-четвертых — «какое это имеет значение». Этого тебе хватит, чтобы получить «удовлетворительно». Если тебя при этом достанет еще внятно объяснить «почему» — есть основание рассчитывать на большее. Но, — голос Лошади опять стал свирепым, — это тебе не светит!

— А почему? — хамство, а ну и что. Терять нечего. — Почему это? А, может, я смогу?

— Потому что у тебя в голове каша! — рявкнула Лошадь. — Теперь я могу пойти, наконец, в первый раз за день выпить чаю?!

Вот уж не понимаю, как это можно за весь день не успеть выпить чаю. Это какая-то страшная неорганизованность. И эти люди спрашивают меня, как это я за весь семестр не успела сдать какие-то работы!

Все стало ужасно. Так ужасно, что и не перечислишь. На литературе сначала нас пугали будущими экзаменами. Потом мне вынуло душу Наше Все (это литераторша). Потом туда же пришел Верблюд и сказал, что сегодня будет решаться моя судьба. Судьба не решалась и не решалась. Уже восьмой урок кончился, все наши давно домой пошли, а я все вокруг директорской ошивалась. Пока мама (она теперь на двух работах работала) не приехала, не вошла, большая и красивая в своей енотовой шубе, с улыбкой в кабинет Карловны, не вышла оттуда, подхватив меня под руку и не увезла домой, где начала плакать, пить валерьянку и говорить, что этой мой последний шанс.

Со скрипом, кое-как, меня допустили к последнему, выпускному, экзамену, причем, Наше Все, маленькую, полную, мяконькую, как булочка, и опасную, как скорпион, с трудом хором уговорили.

Я засела готовиться.

Ни на какие шатания по улицам времени не осталось. Мысли теперь все вертелись только вокруг того, как бы не остаться без аттестата. До экзамена оставалось чуть больше недели.