Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

Палачи рванули кузнеца, подтащили к столбу, подняли руки к крльцу, звякнула защелка. ' Привычно взяли длинные палки, поплевали в ладони, встали по сторонам. Сначала размахнулся один, ударил по обнаженной пояспице. Кузнец вытянулся, охнул. Затем ударил другой палач, по спине. Колени у.Ортюхи подломились, он повис на руках. Аленка, вырываясь из цепких лап стрельцов, закричала на всю площадь:

— Не надо-о!..

Сухота махнул рукой, стрельцы поволокли Аленку на крыльцо приказной избы. Свистели батоги, удары глухо и равномерно падали на обмякшее тело отца. У Аленой потемнело в глазах...

...Очнулась на ступеньках от громких голосов. Стрельцов рядом не было, а на крыльце стоял Логин и строго говорил стоявшим на площади мужикам:

— Вашего же спасения ради Андреян Максимыч велел передать—-скоро на темниковской земле дьяки из Москвы будут сыск творить. И всех, кто в посадских списках не значитца, будут ловить, ковать в цепи, бить батогами и отправлять в прежнее тягло. Воля ваша, если не хотите в Заболотье стоять, ждите дьяков здесь. У них, я мыслю, цепей и батогов на всех вас хватит. Помните это.

Кто-то крикнул: «Избушки наши ломать, ай нет?!»

И Логин ответил:—Жилье рушить не след. Уедут дьяки — сызнова сюда вернетесь. До холодов в землянках перетолкаетесь.

Толпа медленно расходилась.

— Батя... где?—спросила Аленка приказчика.

Логин ничего не ответил, помог встать на ноги, привел на господский двор. Ортюха лежал на старой телеге вниз лицом и тихо стонал. Спина вспухла буграми, по багряным полосам сочилась сукровица.

Заводя в оглобли лошаденку, на которой приехала Аленка, Логин сказал:

— Благодари Андреяна Максимыча. Итти бы вам всем троим в Арзамас, к помещику. Теперь же вы принадлежите господу богу и ему. Откупил он вас. Батю лечи — может, выходишь.

Выехав из слободы, Аленка остановилась на берегу, нарвала листьев подорожника, вымыла их в воде, положила на спину отца. Сняв с себя исподницу, расхлестала ее на ленты, перевязала. Отец стонать перестал, но в сознание не приходил.

В пути он умер.

6

Как проснулся воевода после той злополучной ночи, так и задурил. Ни домашние, ни городские дела на ум не идут. Из столичных приказов грамоты одна за другой идут — их не только исполнять, читать воевода не успевает. Одна лишь мысль в голове — как бы девку Аленку увидеть. Холопы каждый вечер ноги ему парят, боли стали проходить, а сна нет. Только закроет воевода глаза, а перед ним Аленка стоит. Полы сарафана под пояс заткнуты, ноги — будто репа, икры — словно балясины точеные. Уж до чего дело дошло — стоит воеводе повернуться на левый бок, как чует он всем телом девичье тепло. Очнется воевода, а рядом пустота, и рука плетью падает на холодную перину...

Помучился Василий Максимович и давай ■ брата звать:

— Пропадаю я, Андреяшка! Околдовала меня ведьма подлая. Жить без нее не могу, ночи не сплю. Что делать?

— Бери, да и вся недолга. Теперь она моя крепостная. Куплена.

— А что люди скажут?

— Тебе ли на людей оглядываться. А ей ныне де« ваться некуда. Отец умер, мать тоже на ладан дышит. Если хочешь, я Логина пошлю. Пусть сватает.

— Посылай.

Нагретая солнцем земля покрывалась разноцветьем трав, в полях колосилась рожь. Вокруг буйствовало лето. Аленка сидела на краю свежей могилы. Внизу, в землянке, причитала мать. У Аленки слез нет, они ушли, отлетели вместе с юностью в тот миг, когда она коснулась окоченевших рук отца и поняла, что его уже нет и никогда больше не будет. Не плакала Аленка и тогда, когда мать упала на тело отца и забилась в рыданиях. Она дала матери выплакаться, сходила в кузню, принесла молоток и зубило, срубила на кандалах заклепки, сняла их с рук отца. Гроб делать было некому, Ортюху положили на перевернутую скамью, обмотали кусками полотна, опустили в сырую и темную пасть могилы. Мать положила на холмик кандалы, сказала:

— Всю жизнь вольным хотел быть, а умер в цепях.

— Неправду говоришь, мама,— Аленка сдернула железо с могилы.— Он не покорился. Он и мне...

— Знаю. Ты такая же непокорная будешь.

А время шло и надобно было жить дальше. Похлебав кислых шей из щавеля, женщины легли спать. Волнения прошлых дней умаяли их, и они быстро уснули.

Утром Мотя разбудила дочь:

— На берегу кто-то гомонит? Сходи.

Аленка возвратилась быстро:

— Несписочные это, беглые, как и мы. В берегу землянки роют, жить здесь будут. Андреян их тут до зимы спрятать хочет.

— Пойдем, посмотрим.

Они вышли из землянки, тихие, скорбные. К ним сразу же подошли мужики, бабы, ребятишки. О смерти Ортюхи они уже знали.

— Не тужи, Матрена,— сказал один.— Проживем как-нибудь. Соседями будем, помогать друг другу станем. Бог поможет.

.— Бог-то бог, да сам не будь плох,— заметил другой,— Всех нас батоги и железы ждут. В слободе народишко остался всякий, они тоже эти места знают — укажут.

— Народишко, может, и утаит, а вот подьячий, собака, за полушку продаст. Да и барин, если выгода выйдет...

— Ему-то кака выгода?

— Ортюху не кто иной, как он под батоги положил. Неужто вы думаете, что Сухота без его ведома донос в Арзамас мог послать.