Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

С тех пор Сухота на дела помещика стал смотреть еще пристальнее. И высмотрел, прощелыга. Заметил он, что приказчик барский Логин зачем-то в Заболотье ездит. Приказал городскому ярыжке выследить. Тот через пару дней донес: ездит Логин-прнказчнк на берега реки Мокшч, что за болотами. Там в землянке живет некий кузнец из беглых, с женой и дочкой. Кузнец, как и положено ему, кует, а дочка скачет на коне, пасет табун. А чье те кони, ему, ярыжке, неведомо.

Сухота, недолго думая, оседлал кобыленку — и по Логинову следу. Верст двадцать пять отмахал, миновал болотистый пояс и вышел на широченную поляну, окруженную лесными рощами. Слева роща сосновая, справа—-липовая, прямо — березовая, а посреди течет Мокша-река. В крутом правом берегу вырыта землянка, дверь прямо на воду смотрит. Тут же, на берегу, куз.чя с ковальным станком, а за нею загон. Подьячий укрыл коня в роще, забрался на высокий сук старой липы, ометнул взглядом поляну.

Было знойно, кони хоронились в лесу. Кузня не дымилась, недалеко от липы спокойно катила свои воды Мокша. Плескалась в реке мелкая рыбешка, пуская по омутам круги, над травами играли мотыльки. Было тихо. Вдруг раздался конский топот, и из березовой рощи выскочил вороной жеребец. На коне — парень. На парне белая холщовая, с откидным воротом, рубаха, шапчонка и пестрядинные портки.

Парень подъехал к берегу, бросил поводья, соскочил с лошади и пошел прямо на Сухоту. Подьячий прижался к шершавому стволу липы. Зам-ер. Парень подошел к воде, скинул шапчонку, и две черных косы упали на плечи «Те-те-те, — прошептал Сухота. — Так это та самая

девка и есть».

А девка сдернула рубаху, обнажила полные покатые плечи, смуглую, загорелую шею. Мелькнули упругие груди'с розовыми, торчком, сосками, потом девка повернулась к подьячему спиной, спустила портки, погладила ладонями крутые бедра и бросилась в воду. Плавала она отменно, вскидывая сильные и красивые руки.

Искупавшись, вышла на прибрежный песок, не торопясь расплела косы, отжала волосы и раскинула их по телу шатром — сушить. У подьячего мелко дрожали колени, от волнения дробно стучали зубы. Теперь хорошо было видно лицо девушки, освещенное солнцем. Большие черные глаза, длинные ресницы, лицо чуть продолговатое, верхняя губа вздернута, под ней нитка белых, будто жемчужных зубов. Подбородок немного выдается вперед, и оттого лицо, не теряя красы, отдает какой-то суровостью.

«Красы много — нежности мало, — подумал Сухота. Он в бабах толк знал.— Зато телеса, телеса! Стройна,

яко хепувим».

Девушка, погревшись на солнце, оделась, поднялась па берег, подошла к коню. Сняла с него седло, уздечку. Обняла за шею, ткнулась губами в мягкую лошадиную морду, хлопнула по холке. Конь, игриво крутнув головой, ускакал в лес.

«Моя будет, — подумал Сухота, слезая с дерева,— В струну вытянусь».

Когда девка отошла к загону, подьячий направился к землянке. Открыл дверь, шагнул через порог в нос удапилг) запахом какого-то снадобья. В землянке было сумрачно, оконце, затянутое бычьим пузырем, свету пропускало мало. На нарах лежала женщина, болящая, видно. Старый, угрюмого вида мужик натирал ей спину мазью. Увидев чужого, укрыл больную шубой, шагнул навстречу.,

— Мир дому сему, — сказал Сухота, глянув на мужика исподлобья.

■— Входи с добром. Садись. — Мужик смахнул со скамейки тряпье, пододвинул ее подьячему. Страха в глазах мужика не было.

^ — Как зовут, чей будешь? — Сухота уселся на ска* м*ью, оседлав ее словно коня.

— Зовут Ортюхой. А буду я ничей. Сам свой.

— Ишь ты! Ты, стало быть, сам свой, а табун чей?

— Табун на выпасе. Андреяна Максимовича кони.

— Ни орешь землицу, не сеешь. Чем живешь? По ночам с кистенем на дорогу выходишь?

— Я мастеровой. Кузнец я.

— Куешь, стало быть. А где железо берешь?

— Андреян Максимыч исполу дает. Жена корзины, верши плетет, дочка табун пасет. Кормимся, слава богу.

— Знаешь, кто я?

— Мало ли людей по свету ходит. Всех не узнаешь.

— Я тебя тоже не знаю. В поместных списках ты не значишься. А должон! Ежли ты Андреяна Максимовича человек, то почему в списках тебя нет?

— У него спроси.

— Дочка велика ли?

— Двадцать первый идет.

— Покличь. Скажи — воеводский подьячий зовет.

Мужик вышел, оставив дверь землянки открытой.

Сухота подошел к нарам, приоткрыл шубу, спросил:

— Простудилась, ай что?

— Кости болят,— простонала женщина.— Всю жисть по землянкам сырым... О, господи!

— Лекаря звали?

— Где тут лекарь. Аленка, дочка, травы знает, снадобья варит. Если бы не она.

— Девку твою видел. Замуж ей пора.

— Женихов нету. Леса кругом, болота.

— Я позабочусь.

В дверях появилась Аленка. Она прошла к нарам, на подьячего даже и не глянула, будто его нет совсем. Подняла с пола кафтан, набросила на плечи, села около матери.

— О тебе разговор шел,— строго произнес Сухота.— В город приходи, работу дам, место подыщу хорошее.

— Мне и здесь неплохо,— ответила Аленка не глядя на подьячего.

— Ты девка видная, красивая. Ты как горох на дороге. Кто не пройдет — всяк ущипнет.