Krupnyakov_Arkadii_Est_na_Volge_utes_Litmir.net_259280_original_51f74

Степка упал на колени. Никон сразу поверил Степке. Он сам теперь чуть не еженощно беседовал то с богом, то с апостолом Петром.

— Бог простит, Степанушко. А я прощу, когда волю мою исполнишь.

— Повелевай, владыко!

— Когда будешь в Москве, непременно донеси госу

дарю вот о чем; известно стало мне, что Богдашка Хи* трово замыслил супротив царя злое дело. Он спутался с вострономом и волхвуном Максимом Ейлем, который по слухам умеет очаровывать людей, и сказал: «Сделай

так, чтоб Алексей Михайлыч меня более всех жаловал». На что грек ответил: «Колдовское дело мне противно, я-де священник. А у тебя на дворе живет чародейка, ка« кой на Москве нет сильнее. Она государя околдует». Понял?

— Все как есть донесу.

— Скажи царю, если она на него чары положит — ему не токмо грех, но и смерть. Пусть поймет, что я ему радею и берегу его.

Не ведал Никон, что, желая погубить боярина, он гу« бит и человека, которого дважды видел. Знал бы, может, поступил по-иному.

Уходя от Никона, Илейка всю дорогу думал. Придет он к атаману, пройдя тысячи верст, и что же? Снова пошлет его Разин куда-нибудь с грамотой, и будет он все время на посылках. А Илейке настоящего дела хочется, ему бы сотни в бой водить, славу свою иметь. Разве он меньше Стеньки может и знает? Не лучше ли остаться здесь, на севере, поднять весь край и ударить на Москву. Ведь прав мудрый патриарх-заточник—отсель нужно дело начинать. Может, не Разину, а ему, Илейке, суждено стать крестьянским царем. Да и Никон, если увидит, что следует Илейка по замыслу, пойдет с ним на царя и бояр. Нет, самому, к Разину итти не следует. Надо послать туда Дениску — пусть он атаману слова патриаршьи передаст.

С этим намереньем возвратился Илья в ватагу Соф-рона Головина.

Часть третья

ПОБРАТИМЫ

Как за барами житье было привольное: Вволю корушки без хлебушка пожевано. Босиком снегу потоптано,

Спинушку кнутом побивано.

Нагишом за плугом спотыкалися,

До пьяна слезами наливалися.

Во острогах нами посижено,

Что в Сибири перебывано.

Кандалами ноги потерты,

До мозолей душа ссажена.

И теперь за бар мы молимся.

Темный лес-то — наши вотчины...

Мы задумали дело правое,

Дело правое, думу честную:

Мы дворян-господ на веревочки,

Мы дьяков да ярыг на ошейнички.

Мы помещичков на березоньки,

А честных крестьян на волю вольную.

Из старинных песен

ПЕРЕД ГРОЗОЙ

1

Летом ходить по земле Илейка любил. Легко в пути летом, тепло. Не надо напрашиваться на ночлег — каждый кустик ночевать пустит. И голод не страшит. Где ягода, где гриб, где орех, где рыбка в озере. Да и стащить чего-нибудь легче. Кони в ночном пасутся. Пой* мал посмирнее кобылку в табуне, отмахал на ней верст сорок — отпустил. Она, милая, сама к дому дорогу найдет.

По лесам в летнее время, правду сказать, разбойные люди множатся, вроде бы опасно ходить бывает, но это ведь как кому. Гусь гуся с одного гумна сразу узнает. Покажи им Стеньки Разина письмо: и накормят, и обо* греют, и чарку подадут.

Таким манером побывал Илейка в вологодских ле* сах, оттуда пришел на Галич и Чухлому, далее переполз на реку Унжу, в Макарьев монастырь, пожил малость с монахами, кое-что разведал и ушел на Ветлугу. Добрался до большого торгового села Баки, встретился там с кем следует и узнал — обитает в граде Кузьмодемьян-ске хоперский казачишка Ивашка Шуст. В лицо он его не знал, но много о нем слышал. И Стенька поминал о Шусте. Дескать, казак он заводной, рысковый и умный. У Илейки про того Шуста мыслишка затеплилась. Взять его в пару, да и пройти от Кузьмодемьянска до Сольвы* чегодска, собрать все шатущие ватаги под одно крыло, да и вдарить по Москве. Либо поддержать Стеньку, либо, если атаман на царя итти раздумает, двинуть без него. Потому как Илейка знал: Разин в прелестных письмах всюду зовет черных людей итти на бояр, дабы постоять за дом пресвятая богородицы, за всех святых и за великого царя Алексея Михайловича.

В Баках Илейка уворовал лодчонку и начал спускаться по Ветлуге в Кузьмодемьянск.

Лесная, спокойная Ветлуга несла его лодку по течению ровно, качая и убаюкивая. Но как только река вынесла лодчонку в упругую волжскую струю, сразу крутануло Илейку, выбило из рук весла, и потащила быстрина неведомо куда. И надо же тому случиться, наскочила лодка на топлое бревно, перевернулась прямо перед Кузьмодемьянском. Плавать Илейка был не очень горазд, до левого берега далеко, не доплыть. Пришлось барахтаться к правому. А там он, как кур в ощип, по пал в руки стрельцов. И потащили его в приказную избу, к воеводе.

— Кто таков, откуда? — устало спросил Победин-ский. Беглых людишек теперь к нему таскали десятками, и допрашивать их надоело. Илья понял это, осмелел:

— Зовусь я Илейко, прозвище Пономарев. Шел ладьей в Казань из Лыскова города. Вез казанскому воеводе упредительное письмо.

— Где оно?

— Прыгаючи в воду, обронил.

— А тут у тебя што? — воевода кивнул на кожаный кошелек, отнятый при обыске.

— Не знаю. Тоже велено передать в Казани.