Одной из целей движения было переписать историю панк-рока и продемонстрировать, что женщины играли в нем далеко не последнюю роль. Участницы “riot grrrl”
превозносили своих предшественниц – таких как The Go-Go’s, выходцев с панк-сцены Лос-Анджелеса, со временем ставших поп-идолами 1980-х, или Поли Стайрин, ураганной фронтвумен группы X-Ray Spex, принадлежавшей к первоначальному британскому панк-взрыву, или Джоан Джетт, рок-звезды, в 1980-е познакомившей мейнстримное радио с панк-менталитетом (группа Bratmobile отдала ей дань уважения, записав заполошную кавер-версию “Cherry Bomb”, хита 1976 года в исполнении ее первой группы The Runaways). Другая цель – расширить представления о том, каким может быть панк-рок. В журнале, который музыканты Bikini Kill распространяли на концертах, было много советов и даже подстрекательства: как сколотить группу, что такое “белые привилегии” и как к ним относиться, как реагировать на гомофобские оскорбления, как противостоять сексуальным домогательствам и так далее. Самое главное, что участницы группы формулировали все это в веселом и озорном ключе – читатели ощущали, что их принимают в некое тайное общество. “Революция – это сходить на детскую площадку с подружками, – гласил один из их манифестов. – Ты висишь на турнике вверх тормашками, кровь приливает к голове. Ты чувствуешь эйфорию. Мальчишки видят твое нижнее белье, но тебе по барабану”. Самой популярной песней Bikini Kill была “Rebel Girl”, стартовавшая с блистательного отвлекающего маневра. “Эта девчонка думает, что она королева своего района!” – вроде бы с насмешкой кричала Кэтлин Ханна, но на поверку оказывалось, что композиция оправдывала и даже чествовала героиню: к финалу выяснялось, что “эта девчонка” абсолютно права.
Нетрудно понять, почему представительницы “riot grrrl”
чувствовали себя чужими в панк-рок-андеграунде, где в основном действовали полностью мужские группы, а Fugazi, рассуждавшие на концертах о сексуальном насилии, были скорее исключением из правил. Мир панка был довольно агрессивной средой – не только фигурально, но и буквально: поп-мейнстрим казался многим панкам слишком мягкотелым и женственным, а свои собственные группы они, соответственно, наоборот, хвалили за крутой нрав и маскулинность (кажется, это отношение наследовало рок-н-роллу в целом, в котором термин “софт-рок” часто воспринимался как оскорбление – панки тоже были рады играть хардкор, но редко хвастались тем, что звучат как софткор). Собственно, в “riot grrrl” удивляло прежде всего то, что все эти девушки, как правило, хорошо знакомые с теорией феминизма и имеющие левые убеждения, при этом тяготели к такому реакционному, консервативному направлению, как панк-рок. В “Девушках на передовой” Сары Маркус Мишель Ноэль, радиоведущая из Такомы, штат Вашингтон, объясняла, что осознала свою панк-идентичность раньше, чем свою “riot grrrl”-идентичность: “Мне казалось, что я могу изменить панк, потому что я была одной из них. Изменить остальной мир было невозможно, потому что его частью я себя не считала”. А еще Маркус описывала вечеринку “riot grrrl” 1993 года, периода, когда энергия движения стала постепенно иссякать, на которой раз за разом звучала песня “Closer to Fine” фолк-дуэта The Indigo Girls. Это удивительная композиция, пылкая ода неуверенности, проникшая даже в эфир MTV, – сами The Indigo Girls порой ставили свою неожиданную известность на службу активизму (за несколько месяцев до описываемых событий они внезапно выступили во время Вашингтонского марша за равные права для лесбиянок, геев и бисексуалов). Тем не менее одна из посетительниц вечеринки осталась не впечатленной: “Если я еще раз услышу эту чертову песню с припевом «Я пошла к фонтану», то, кажется, кого-то тут убью”. То есть The Indigo Girls, несомненно, были феминистками – но им явно не хватало панка.