Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

Еще одним рэпером, преуспевшим после смерти Б. И. Г., стал Джей-Зи, избравший неброский подход: он читал рэп в стиле самых крутых преступных боссов, которым даже не нужно было повышать голос, чтобы их все уважали (вместо того чтобы угрожать кому-то убийством, Джей-Зи просто со спокойной интонацией объявлял: “Поверь мне, сынок / Я не хочу этого делать, а ты не хочешь увидеть итог”). Артист совершил новую революцию в хип-хоп-нарративе: он не просто подчеркивал свое реноме бывшего уличного проходимца, но намеренно принижал свой непридуманный поэтический талант, побуждая слушателей поверить, что он вообще не рэпер. “Я не смотрю на вас, чуваки, я смотрю сквозь вас / Мне казалось, я уже говорил вам: я не рэпер”, – зачитал он как-то раз, и это была скрытая угроза: способ предостеречь противников, чтобы те серьезно относились к тому, что он говорит. Но одновременно это был и знак очередного сдвига в иерархии.

В 1980-е рэп был просто гламурной профессией, но к концу 1990-х самые успешные рэперы стремились выглядеть как мафиози или магнаты. От них ожидалось, что они запустят собственные модные линии, рекорд-лейблы и другие бизнес-проекты; если рок-звезды в свое время опасались, что их сочтут “продажными”, звезды хип-хопа сами хвастались перед поклонниками финансовым благополучием. “Я не бизнесмен / Я и есть бизнес, мэн!” – выразился как-то раз Джей-Зи. По мере того как все больше и больше рэп-исполнителей достигали масштабного успеха, не поступаясь идеалами “гангста”, именно этот успех (и его оборотная сторона) сделался основной темой композиций. Можно было разбогатеть, читая рэп о том, как ты богат, поэтому зримые свидетельства этого – машины и бриллианты, они же на рэп-жаргоне “лед” – служили доказательством того, что артист отвечает за базар. Конец 1990-х и начало 2000-х в хип-хопе иногда называют “эпохой блинга[63]»; термин вошел в обиход благодаря хиту 1999 года новоорлеанского рэпера B. G., в котором автор задавал вопрос: “У какого ниггера найдутся бриллианты, которые – блинг! – ослепят тебя?” А коль скоро общественный интерес к жизни драгдилеров не ослабевал, некоторые свежепоявившиеся хип-хоп журналы, в том числе F. E. D. S.[64] и Don Diva, взяли за правило привлекать читателей портретными очерками о преступных авторитетах, делившихся старыми фотографиями и байками из уличной жизни, – иногда они давали интервью прямо из-за решетки. Зачем связываться с гангста-рэперами, если можно писать о реальных пацанах?

В этой атмосфере рэперы возненавидели сами себя и почти перестали говорить о своем искусстве даже в интервью, не говоря уж о записях. В 2001 году я попросил Джей-Зи вспомнить прошлое, те дни, когда он вырастал в блестящего рэпера, но тот вежливо возразил мне: “Все это было не про рэп, а про жизнь” – как будто кропотливо рифмованные строчки о радости и боли были всего лишь побочным продуктом всего остального, что с ним происходило: “Все, о чем я читал в альбоме «Reasonable Doubt»? Это было на самом деле”. Тот альбом, дебют Джей-Зи, изданный в 1996-м, включал песню под названием “D’Evils”, нечто вроде метааллегории самого искусства рэп-речитатива. Во втором куплете преступник похищает молодую женщину, поскольку разыскивает ее любовника, который его предал. Он готов заплатить ей за информацию, звучит и намек на применение силы (“Моя рука хватает ее за воротник”), но в основном он просто забрасывает ее купюрами: “Ее рассказы звучали неубедительно / Я продолжал давать ей деньги, пока она не выдала что-то вразумительное”. Примерно так работала и хип-хоп-индустрия: давала звездам деньги и власть в обмен на убедительные истории. Реальный гангстер, разумеется, не стал бы делиться ни с кем информацией – в этом был парадокс гангста-рэпа.

В 2000-е этот парадокс сказался на звучании хип-хопа и заставил артистов искать новые объяснения (и оправдания) тому, что они делали. Эминем, белый рэпер, ставший в конце 1990-х очередным протеже Доктора Дре, изменил привычному для гангста-рэпа подходу. Его рифмы, иногда подававшиеся от лица альтер эго по имени Слим Шейди, буквально взрывались описаниями секса и насилия, так что вся гангстерская бравада на их фоне звучала до смешного вяло. Эминем не хотел, чтобы люди забыли, что он рэпер, – наоборот, каскады исторгаемых им слов напоминали всем и каждому, что его работа заключается именно в гиперболах и провокациях:

Сколько дебилов, послушав меня,
Прямо в школе решат расстреля —
Ть препода. Кто это – он, она, ты, твой брат?
“Нет, это все Слим Шейди виноват!”