Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

Меня всегда озадачивает, когда музыканта хвалят за то, что он преодолевает жанровые границы. Что в этом хорошего? В изобразительном искусстве “жанровой картиной” называют ту, на которой запечатлены обычные люди, делающие обычные вещи. В издательском деле “жанровая литература” – это низкобюджетный сосед художественной прозы. А синефилы говорят о “жанровом кино”, то есть фильмах, которые соответствуют базовым критериям того или иного жанра (например, хоррора или боевика об ограблении банка); часто подразумевается, что, кроме этого, они ничем не примечательны. Но в популярной музыке нам от жанров никуда не деться. В стародавние времена музыкальных магазинов любую пластинку нужно было поставить на какую-то полку. И даже сегодня стриминговые сервисы пользуются теми же категориями: если вы захотите поискать музыку в Spotify, вам первым же делом предложат селекцию по “жанрам и настроениям”. Идея преодоления жанровых границ устанавливает некую странную обратно пропорциональную связь между верностью жанру и художественным качеством – как будто принадлежность величайших музыкантов к тому или иному сообществу не повышает, а понижает их важность (Марвин Гэй преодолевал границы R&B? А Бейонсе?). Иногда артистов хвалят за то, что они смешивают разные жанры, хотя я не уверен, что смесь жанров – всегда лучше, чем чистые жанры, и что именно это – верный путь к выходу из кокона. В любом случае довольно странно петь оды жанровым гибридам и одновременно восхищаться тем, что сами жанры, сделавшие эти гибриды возможными, тоже по-прежнему живы.

Насколько я мог убедиться, многие музыканты терпеть не могут говорить о жанрах. И, в общем, понятно почему – это не их работа. Почти в каждом интервью, которое я проводил, неизменно в разных формулировках звучала одна и та же сентенция: “понятия не имею, почему нельзя просто называть это «хорошей музыкой»”. Это наблюдение сообщает нам кое-что важное о многих музыкантах, особенно об опытных. Они ненавидят, когда на них вешают ярлыки, наслаждаются ощущением творческой свободы, а если и думают о правилах, то чаще о тех, которые хотят нарушить, чем о тех, которые стремятся соблюсти, – особенно в пространстве звукозаписывающей студии (у меня самого нужного опыта нет: хотя я играл на скрипке в школьном ансамбле, а затем был басистом и гитаристом в нескольких группах, но так и остался в лучшем случае на минимально добротном уровне).

Тем не менее обычно музыканты примерно представляют себе, кто играет с ними на одном поле – даже если считают, что любые сравнения не имеют смысла. А еще, как правило, у них есть представление о том, чего ждут от них музыкальная индустрия и целевая аудитория – даже если они говорят, что стараются эти ожидания обманывать. В их комментариях, как и в их альбомах, обычно можно уловить определенный набор допущений, в которых даже они сами не всегда отдают себе отчет: насчет того, как сделать трек более привлекательным для программных директоров радиостанций, с кем можно затеять перспективную коллаборацию, как надлежит писать песни и когда они могут считаться законченными. Пример: кантри-музыканты иногда порывали с традицией, записывая альбомы со своей концертной группой в роли аккомпанирующего состава – вместо сессионных музыкантов из Нэшвилла. Но подавляющее большинство артистов, не имеющих отношения к кантри, скорее всего даже не знают о существовании этой традиции! Невозможно восставать против канонов жанра, если ты сам не являешься его частью.