Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах

Но что, если это не так? Поптимизм, не озабоченный соображениями вечности, настаивает на том, что так же, как нам пора прекратить принижать вкусы “маленьких девочек”, пора прекратить и отмахиваться от мнения слушателей-современников. Нет никаких причин считать, что масштабная, но мимолетная популярность стоит дешевле, чем более узкий, но и более долговечный тип энтузиазма по поводу музыки. Песня Робин “Call Your Girlfriend” – неувядающий поп-музыкальный фаворит, хотя, будучи издана в 2011 году, она не произвела фурор, заняв лишь 55-е место в британском чарте и вообще не попав в американский. А “Rude” канадской регги-поп-группы Magic! была одним из мощнейших глобальных хитов в 2014-м – седьмым по счету среди всех выпущенных тогда композиций, если верить Billboard и сервису Spotify. Превозносить поп-музыку можно по-разному: например, воспевая объективные достоинства “Call Your Girlfriend”, меланхоличного, но бодрого электропоп-гимна, который, вероятно, останется в истории как одна из лучших песен о расставании; по прошествии десяти лет она по-прежнему порождает многочисленные кавер-версии и вирусные видеоролики. Или, пусть это и менее очевидный путь, – восхищаться неожиданным и кратковременным триумфом группы Magic!, а значит, размышлять о том, как хитовая песня может запустить целое коллективное помешательство, заполнить собой чуть ли не всю поп-культуру, а затем постепенно исчезнуть, оставив тех, кто ее полюбил, в растерянном и немного сконфуженном состоянии. Соглашаясь отдать оценку музыкального произведения на аутсорс будущим поколениям, мы говорим себе, что музыка и музыканты со временем обречены на то, что получить заслуженное количество славы и забвения. Однако, если бы нашим приоритетом были оценки по горячим следам, то “брошенные” хиты, наверное, вызывали бы у нас такое же щемящее чувство, как новость о том, что умер последний носитель какого-нибудь малоисследованного языка. Это грустный, но в исторической перспективе, видимо, неизбежный процесс – чем дальше расстояние, тем более мимолетным будет казаться любое культурное достижение. Возможно, вспыхнув и затем оперативно зачахнув, нью-поп-революция Дэйва Риммера сделала именно то, что поп-музыка делает лучше всего. Почему вся музыка мира должна непременно создаваться для будущего? Разве не может быть такого, что самые ценные поп-песни – они же и самые скоропортящиеся?

На краю вкуса

Работая поп-музыкальным критиком, я старался не думать слишком много о качестве музыки – по крайней мере впрямую. Мое глубокое убеждение, сохраняющееся до сих пор: не существует никакой полезной разницы между тем, чтобы любить песню и считать ее хорошей, и, наоборот, не любить ее – и считать ее плохой (если допустить, что песня может быть хорошей и при этом не вызывать у слушателя привязанность, – то в чем тогда смысл ее “хорошести”?). Но, как и все критики, я понимал, что успех в профессии связан с тем, чтобы найти баланс между личным вкусом и общепринятым мнением. Если ты отходил слишком далеко от суждений тех или иных музыкальных сообществ – слушательского, экспертного, критического, – то читатели начинали думать, что ты чудак, полностью оторванный от реальности. Если же ты подходил к ним слишком близко, те же читатели считали тебя жуликом, просто повторяющим за другими. Но главное, что и то и другое делало твои тексты скучными, а главная обязанность профессионального критика, опережающая по важности даже непосредственные цели и задачи того или иного текста, – не давать читателям заскучать.