Крупным планом

Дорога пересекала хребет Гарнет — строгие, суровые горы, заполнившие горизонт. Эти горы нельзя было сравнивать с величественными имперскими Тетонами. Этот край Скалистых гор навевал меланхолию, казалось, что огромные пространства земли и небесная ширь превращают их в карликов. Какая сиротливая местность. Она внушала ощущение, что ты попал в царство, где географию нельзя измерить, где не существуют такие понятия, как край или границы.

Проехав город Линкольн, я остановился у придорожного заведения — салуна, совмещенного с продуктовым магазином.

Я схватил «Никкормат» и вошел. Полы посыпаны опилками, старые деревянные полки уставлены консервами, имелись автомат, где самому нужно отмеривать сироп, длинная цинковая стойка, за которой сидели два мрачных мужика с морщинистыми лицами и пили чистое виски. За стойкой скрюченная женщина в цветастом платье. Она сразу заметила висящую у меня на плече камеру.

— Фотограф? — спросила она, когда я уселся за стойку.

Я кивнул.

— Не возражаете, если я здесь немного поснимаю?

Она взглянула на своих клиентов:

— Купишь им выпивку — не будет никаких проблем.

Я положил на стойку десятку и взялся за работу. Свет был потрясающим, высвечивал облако сигаретного дыма, висящее над стойкой. Я работал быстро, сконцентрировавшись на лицах пьяниц. Я также снял крупным планом хозяйку, она как раз попала между автоматом и большой, пожелтевшей фотографией Джима Ривза.

— Получил, что хотел? — спросила она, когда я кончил щелкать.

— Да, мэм. Премного благодарен.

— Что пьешь?

— Для меня немного рановато, — сказал я.

— Что пьешь? — Это был не вопрос.

— Бурбон, наверное.

Она достала с полки за спиной бутылку «Хайрам Уокера» и налила мне порцию. Я выпил залпом. Почувствовал дешевый привкус. Она достала огрызок карандаша, лизнула его и накорябала что-то на листке бумаги.

— Буду ждать своей фотки, — сказала она, протягивая мне листок. — Идет?

— Идет, — согласился я.

Я поехал дальше на восток, не без труда перебравшись через высокогорный перевал Континентального водораздела. И оказался в Льюисе и графстве Кларк. Дорога была лишена домов, объявлений, рекламных щитов, стоянок для грузовиков и других признаков жизни конца двадцатого века. Только длинная лента дороги, извивающейся по гористой местности. Наконец я наткнулся на автозаправочную колонку. Два древних насоса, видавший виды гараж. Вышел парнишка лет семнадцати, чтобы наполнить мой бак. Жидкая бороденка, прыщи, потрепанная парка, накинутая на промасленный комбинезон. Я убедил его попозировать мне около насосов. Он согласился, затем спросил, не могу ли я заодно сфотографировать его с женой и ребенком.

— Хорошая мысль, — сказал я.

Он скрылся в гараже. Через минутку выпорхнула девчушка-подросток, ей никак не могло быть больше шестнадцати, с крошечным, тепло завернутым ребенком на руках.

— Моя жена, Делорес, — сказал парень.

Делорес жевала жвачку. На ней был свитер с фотографией Майкла Джексона, весь в пятнах от детской еды. Мне было трудно смотреть на маленького мальчика, и я быстро поставил семейство между двумя насосами, а фоном служили полуразрушенный гараж и пустое заснеженное пространство. Я щелкнул десяток раз, заплатил за бензин, записал их адрес и пообещал прислать фотографии по почте.

Я вернулся в Маунтин-Фолс перед закатом и сразу же отправился в темную комнату. Уже вечером я рассматривал полученные негативы и отметил девять из них красным маркером. Напечатал. Повесил сушиться. Перекусил яичницей с двумя стаканами дешевого калифорнийского вина. Вернулся в темную комнату и внимательно посмотрел, что у меня получилось. Четыре снимка я сразу же забраковал. Но остальные пять меня порадовали. Лица в баре вышли очень четкими. Жесткие, изрезанные морщинами, усталые лица. Дымная атмосфера бара была несколько сглажена. Она усиливала образ, не мешала восприятию. Можно было сразу же сказать, что это кабак в горах на американском Западе, но основное внимание привлечено к лицам.

Портрет хозяйки получился слегка грубым — на самом деле она не выглядела такой высохшей, крутой теткой, — но детали, ее окружавшие, дополняли картинку. Скрюченная рука тянется к крану поилки, бутылка виски у локтя. Джим Ривз радостно улыбается со стены за спиной.

Один из снимков у заправочной станции тоже удался. На нем служащий станции и его жена-подросток стоят рядом. Ребенка он держал низко, в опущенных руках. Они пытались улыбнуться, но ржавые насосы, развалюха-гараж, Богом забытая местность подчеркивали полную безнадегу. Они выглядели детьми, которых взрывом забросило во взрослую ответственную жизнь, и теперь они оказались в тупике.

Я выпил еще стакан вина и продолжил разглядывать снимки. Те, что я забраковал, демонстрировали мое былое стремление к самоосмыслению, оставшиеся пять добивались этого, потому что в них не было притворства. Когда я сконцентрировался на лицах — и позволил им руководить композицией, — все встало на свои места. Тогда почему бы не продолжать концентрироваться на лицах?