Крупская

В качестве создателя армии Лев Давидович оказался на своем месте — тут-то и пригодились его бешеная энергия, природные способности к организаторской деятельности, интеллект, мужество, решительность и жестокость. Всю войну Троцкий железной рукой держал армию. А после войны он остался не у дел. Создается ощущение, что ему стало скучно. Напряжение борьбы спало, и его охватила какая-то вялость. Обычная повседневная работа или аппаратное интриганство — это было не для него.

Он не знал, чем заняться. Ленин искал Троцкому занятие. 16 июля 1921 года предложил назначить его наркомом продовольствия Украины, где свирепствовал голод. Троцкий не захотел. Ленин велел отменить постановление политбюро. Предлагал Льву Давидовичу пост своего заместителя в правительстве. Троцкий вновь отказался. Ему не хотелось быть заместителем. На посту председателя Реввоенсовета он привык к полной самостоятельности. Но война кончилась, и другой такой должности не было.

Положение Троцкого в партии зависело от Ленина. Когда Ленин умер, его звезда закатилась, потому что он ничего не сделал ради удержания власти.

Лев Давидович Троцкий, отдавая должное талантам Ленина, мысленно ставил себя рядом с вождем русской революции. Похоже, он заблуждался. Природа щедро его одарила, но к Владимиру Ильичу была более благосклонна.

«Мне кажется, что Троцкий несравненно более ортодоксален, чем Ленин, — писал проницательный Луначарский. — Троцкий всегда руководился, можно сказать, буквою революционного марксизма. Ленин чувствует себя творцом и хозяином в области политической мысли и очень часто давал совершенно новые лозунги, которые нас всех ошарашивали, которые казались нам дикостью и которые потом давали богатейшие результаты. Троцкий такою смелостью мысли не отличался…

Ленин в то же время гораздо больше оппортунист в самом глубоком смысле слова. Я говорю о том чувстве действительности, которая заставляет порою менять тактику, о той огромной чуткости к запросу времени, которая побуждает Ленина то заострять оба лезвия своего меча, то вложить его в ножны. Троцкий менее способен на это. Троцкий прокладывает свой революционный путь прямолинейно…

Не надо думать, однако, что второй великий вождь русской революции во всём уступает своему коллеге: есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его: он более блестящ, он более ярок, он более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы, сидя на председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией, но, конечно, не мог бы справиться с титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий, с этими молниеносными переездами с места на место, этими горячечными речами, этими фанфарами тут же отдаваемых распоряжений, этой ролью постоянного электризатора то в том, то в другом месте ослабевающей армии. Нет человека, который мог бы заменить в этом отношении Троцкого».

Трудно сказать, сумел бы Владимир Ильич без Троцкого взять власть в октябре 1917-го и удержать ее в первые месяцы Гражданской войны, когда еще не было Красной армии. Но управлять государством Ленин вполне мог бы и сам. А вот Лев Давидович, оставшись без Ленина, потерял и власть, а вслед за этим и жизнь.

Заболев, Ленин почувствовал, что товарищи намерены обходиться без него. Владимира Ильича словно уже списали. Всё партийное хозяйство оказалось в руках генерального секретаря ЦК Сталина. Его ближайший помощник Амаяк Назаретян по-дружески писал Серго Орджоникидзе: «Кобе приходится бдить Ильича и всю матушку Рассею».

Ленин чувствовал, что рычаги власти уходят из рук и ему не на кого опереться. Видных большевиков было вообще немного, в основном государственная работа у них не получалась. Сталин обладал даром администратора и скоро сделался совершенно незаменимым человеком. Именно поэтому позволял себе дерзить и возражать Ленину.

Партийный аппарат стремительно разрастался. Дмитрий Фурманов записал в дневнике восторженные впечатления от посещения ЦК: «Сами мраморные колонны скажут тебе, что дело здесь крепкое. Туго двери открываются в Цеку: всей силой надо приналечь, чтоб с воли внутрь попасть. Вошел. Два вечных — днем и ночью — два бессменных, очередных часовых: ваш билет? Нет? Пропуск. Потрудитесь взять у коменданта… И думаю я: “Это наши-то, сиволапые? Ну и ну!”

Пропуск-билет провел меня сквозь строй. Я у лифта. Забились втроем в кабину и промеж себя:

— Вам куда? А вам? А вы, товарищ? Я в агитпроп; я в отдел печати…

Или не попал я в ящик — мчу по массивным лестницам скоком, бегом, лётом, пока не случаюсь на четвертом этаже…