Крупская

Будет радость у толстых буржуев, у жирных банкиров, у подлых хищников мирового грабежа. Но пусть не торопятся проклятые!.. Стиснув зубы, твердо храня верность учителю, товарищу и вождю, мы будем смело и неуклонно, стальной шеренгой борцов идти к новым боям и новым победам… Мерзлые комья земли засыпят прах вождя. Но бессмертен Ленин, бессмертно дело его жизни, неминуема, неотвратима победа всемирной рабочей революции».

Среди мириада откликов на смерть Ленина один из самых необычных принадлежал перу молодого тогда писателя Михаила Афанасьевича Булгакова, чья слава была еще впереди. В журнале «Железнодорожник» он описал, как в 1921 году его, приехавшего из Киева, не прописывали в Москве. Со своей челобитной он решил дойти до самого Ленина. А попал к Крупской, которая сидела в какой-то вытертой меховой кацавейке.

Надежда Константиновна прочитала бумагу и сбоку приписала красными чернилами: «Прошу дать ордер». И подписалась: Ульянова.

«Самое главное, что я забыл ее поблагодарить, — сокрушался Михаил Булгаков. — Забыл. Криво надел шапку и вышел».

В домоуправлении, увидев подпись, ему тотчас выписали ордер. Узнав о смерти Ленина, он решил хотя бы и с опозданием сказать Надежде Константиновне доброе слово:

«Я живу. Всё в той же комнате с закопченным потолком. У меня есть книги, и от лампы на столе лежит круг. 22 января он налился красным светом, и тотчас вышло в свете передо мной лицо из сонного видения — лицо с бородкой клинышком и крутые бугры лба, а за ним — в тоске и отчаянии седоватые волосы, вытертый мех на кацавейке и слово красными чернилами —

Ульянова.

Самое главное, забыл я тогда поблагодарить.

Вот оно неудобно как…

Благодарю вас, Надежда Константиновна».

Двадцать третьего января 1924 года в девять утра тело Ленина положили в гроб. На него надели френч военного образца. На руках вынесли из дома, где он провел последние месяцы жизни, и доставили на станцию Герасимово — в четырех километрах от Горок. Спецпоезд прибыл в Москву на Павелецкий вокзал. Отсюда — и тоже на руках — донесли до Колонного зала Дома союзов. Прощание продолжалось до 27 января. В четыре часа дня гроб отнесли на Красную площадь. Поставили на постамент.

Похороны Ленина, что бы мы сейчас о нем ни думали, были тогда событием огромного значения. В записках моего дедушки, Владимира Михайловича Млечина, который учился тогда в Высшем техническом училище, я нашел описание этого дня: «27 января я пришел на Красную площадь, где пылали костры. У костров грелись милиционеры, их было очень мало, красноармейцы, тоже немногочисленные, и люди, которые пришли попрощаться с Лениным.

Кто догадался в те дни привезти топливо и в разных местах разложить костры? Это был человек, сам достойный памятника. И не только потому, что спас от обморожения сотни, а может быть, тысячи и тысячи человек. Он показал наглядно, что должно делать даже в такие минуты, когда всё текущее, бытовое, житейское кажется неважным, преходящим, третьестепенным.

Народу было много, но никакой давки, никакого беспорядка. И милиции-то было мало. Порядок как-то складывался сам по себе. Это были не толпы, шли тысячи и тысячи граждан, и каждый инстинктивно знал свое место, не толкаясь, не напирая на других, не пытаясь проскочить вперед.

Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали всё большим числом блюстителей порядка и всё меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни… И по улице тоже».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВДОВА ВОЖДЯ

ОЧЕРЕДЬ К МАВЗОЛЕЮ

Гроб с телом Ленина поместили в склеп, сооруженный у Кремлевской стены архитектором Алексеем Викторовичем Щусевым.

Двадцать шестого января 1924 года II Всесоюзный съезд Советов по просьбе Петросовета переименовал Петроград в Ленинград.

Тридцатого января 1924 года комиссия ЦИК СССР по организации похорон вождя рассмотрела вопрос «О запрещении т. Дзержинским распространения издания “Завещание Ленина”». Постановила: «Запрещение подтвердить».

Партчиновники наперебой клялись в верности усопшему вождю, но его воля, выраженная столь ясно и недвусмысленно, уже ничего для них не значила. Крупская ощутит это первой.

Комиссию по увековечению памяти вождя тоже возглавил Дзержинский. Он поставил вопрос о том, что надо сохранить облик Ленина и после смерти.

Первым сохранить тело предложил нарком Леонид Борисович Красин. Он хотел его заморозить и намеревался закупить в Германии необходимое оборудование. Но молодой ученый Борис Ильич Збарский, опираясь на успешные работы профессора Владимира Петровича Воробьева, заведовавшего кафедрой анатомии Харьковского университета, предложил бальзамирование. Збарский проявил настойчивость и добился реализации своей идеи. Феликс Эдмундович его поддержал: уж если царей бальзамировали, то не забальзамировать Ленина — преступление.