Крупская

— Величайшей ошибкой было бы думать, что мы должны в нашей работе стремиться к передаче туземцам наших привычек, изменять их быт на наш лад. С большой чуткостью и осторожностью должны мы подходить к устоям туземной жизни… Туземная школа должна давать только такого рода образование, которое не оторвет туземца от его хозяйственной обстановки, не отучит его от обычной его трудовой деятельности.

Со временем и национальные школы подравняли под общую линейку.

Главное управление государственных издательств (Госиздат) появилось 20 мая 1919 года — «в целях создания в РСФСР единого государственного аппарата печатного слова». Госиздат распоряжался всеми запасами бумаги, разрешал или запрещал открывать другие издательства. Таким образом устанавливалась монополия на книжное дело.

Госиздат возглавил Вацлав Вацлавович Воровский. Но в 1921 году его перевели на дипломатическую работу, он уехал полпредом в Италию. 10 мая 1927 года в швейцарском городе Лозанна бывший белогвардеец застрелил советского дипломата Воровского.

В составе Госиздата образовали политический отдел. Работавшие в нем сотрудники именовались политредакторами и цензурировали поступающие к ним рукописи. Секретарем политотдела стал Дмитрий Андреевич Фурманов, в Гражданскую войну комиссар Чапаевской дивизии, восславивший Василия Ивановича. Без визы политотдела Госиздата книги не выходили.

А 6 июня 1922 года декретом Совнаркома образовали самостоятельное ведомство цензуры — Главное управление по делам литературы и издательства (Главлит); ему была суждена долгая жизнь. Цензура была верной спутницей советской власти. Заведовать цензурой поставили литературоведа и большевика Павла Ивановича Лебедева-Полянского.

В те июньские дни 1922 года нарком просвещения Луначарский обратился в политбюро с мольбой о помощи: четыре месяца учителям и воспитателям не платят зарплату: «Обнищавшее учительство доведено до крайности, было несколько стачек уездного и городского масштаба… Несколько губернских отделов народного образования полностью закрыли все школы и распустили всех учителей».

Двадцать восьмого октября Луначарский отправил новую записку в ЦК — о необходимости ввести плату за обучение и разрешить создавать частные школы. После революции наркомат объявил школьное образование бесплатным и обещал кормить школьников и обеспечивать их учебниками. Но денег в казне не осталось: «Полное распадение налоговой системы повесило школьное дело на один слабый крюк — на финансирование путем эмиссии». Школы стали закрываться. С 1920 года количество школ в стране сократилось почти вдвое, и за парты могли сесть только 40 процентов детей.

На коллегии Наркомпроса шли бурные споры. Заведующие губернскими отделами народного образования требовали брать деньги за учебу. Покровский возражал:

— Этим мы становимся ниже всех буржуазно-демократических стран, которые, как известно, имеют бесплатную элементарную школу.

Сокращение сети государственных школ закономерно поставило вопрос о частной инициативе: где же учиться тем, кто не попал в переполненную школу?

«Государство не имеет права запрещать частным объединениям открывать дополнительные школы на свои средства, — писал Луначарский в ЦК. — С другой стороны, рабоче-крестьянское государство, ведя свою борьбу по идеологическому фронту, не может допустить возникновения школы, независимой от государства, замкнутой, привилегированной, педагогически неприемлемой или преследующей цели наживы».

Наркомат предложил разрешить частные школы и держать их под контролем. Но руководство страны было занято созданием цензуры. И Госиздат, и Главлит подчинялись наркому просвещения Луначарскому. Но он редко когда мог помочь запрещенным цензурой авторам. Начальник Главлита Лебедев-Полянский конфликтовал с наркомом, обижался на его либеральные высказывания, отвергал вмешательство Анатолия Васильевича в дела его епархии. В случае разногласий с наркомом обращался в аппарат ЦК, где неизменно находил поддержку.

Однажды Луначарский вознамерился сопроводить своим предисловием роман одного французского писателя, который собиралось выпустить издательство «Никитинские субботники». Лебедев-Полянский его предостерег: «Поскольку “Никитинские субботники” — частное издательство, а не советско-партийное, Вы согласно постановлению Московского комитета партии можете работать в нем только с разрешения МК. У Вас могут быть неприятности».

Анатолий Васильевич и без напоминаний цензоров понимал, что можно и что нельзя. Его собственная власть над миром искусства сокращалась на глазах.

«Выслушав сатирическую комедию Николая Эрдмана “Самоубийца”, — вспоминала жена наркома, — после того как он смеялся чуть не до слез и несколько раз принимался аплодировать, он резюмировал, обняв Николая Робертовича за плечи: “Остро, занятно. Но ставить ‘Самоубийцу’ нельзя”».