Крупская

Расписывают нашу жизнь как полную лишений. Неверно это. Нужды, когда не знаешь, на что купить хлеба, мы не знали. Разве так жили товарищи-эмигранты? Бывали такие, которые по два года ни заработка не имели, ни из России денег не получали, форменно голодали. У нас этого не было. Жили просто, это правда. Но разве радость жизни в том, чтобы сытно и роскошно жить? Владимир Ильич умел брать от жизни ее радости. Любил он очень природу. Я не говорю уже о Сибири, но и в эмиграции мы уходили постоянно куда-нибудь за город подышать полной грудью, забирались далеко-далеко и возвращались домой опьяневшие от воздуха, движения, впечатлений. Образ жизни, который мы вели, значительно отличался от образа жизни других эмигрантов. Публика любила бесконечные разговоры, перебалтыванье за стаканом чаю, в клубах дыма. Владимир Ильич от такого перебалтыванья ужасно уставал и всегда ладил уйти на прогулку".

По временам ее охватывает гнев — попадается заведомая ложь, мелкие, ничтожные люди хотят использовать имя Ленина для своей выгоды, спрятаться за его авторитет. На подобных страницах она пишет: "Нет, этого не было и не могло быть", или: "Автор сочиняет, печатать этого нельзя", а иногда так: "Владимир Ильич не мог этого говорить, так как его мнение было другим".

Начинают появляться книги о Ленине и в других странах. В июне 1924 года она получила брошюру о Ленине на польском языке. Автор просил ее высказать свое мнение, так как он собирался продолжать работу.

Через два года пришла и еще одна польская книга — подарок вдовы Юлиана Мархлевского, умершего в 1925 году.

Читать, продумывать все, что пишут о Ленине, ей было необходимо, бесконечно дорого. Крупская пишет подробные, постраничные замечания на все, что ей присылают из Института Маркса — Ленина. И если вдуматься, вчитаться в эти замечания, можно увидеть, как непрестанно она оттеняет главное в Ленине — политическая борьба, острота мышления, многообразие интересов, жизнелюбие. Так, 1 июня 1929 года она пишет в отзыве на биографию Ленина: "Кроме того, самое главное — борьба Ильича с момента его приезда в 1917 г. вся выпадает. Правда, мало воспоминаний существует пока об этом периоде, но все же, все же нельзя пройти молча мимо этого периода жизни Ильича. Вообще и в предыдущем периоде вопросы борьбы за партию — все содержание жизни Ильича — как-то выпадают. Это получается не Ильич живой, борец и мыслитель, а добродетельный папаша какой-то".

20 июня 1930 года она пишет в другом письме помощнику директора Института Ленина — В.Г. Сорину:

"…В данной биографии на первый план выступает Ленин как писатель, участник разных партийных конференций, затушевывается его роль как мыслителя, как стратега, как организатора, как вождя масс".

Крупская внимательно следила за тем, как воссоздается образ Ленина в искусстве — в картинах, кинофильмах, в спектаклях. Она была непременным участником создания мемориальных музеев Ленина, а Центральный музей Ленина в Москве был буквально ее вторым домом.

Она пишет старому партийцу Д.И. Лещенко:

"Дорогой Дмитрий Ильич!

Как живете-можете? Что-то давно от Вас никаких вестей нет.

Я в этом году без конца вожусь со всякими делишками. В числе дел — связь с музеем Ленина, который вышел очень хорошим. Хочется сделать все возможное, чтобы укрепить его…

Не сохранилось ли у Вас самого каких-нибудь фотоснимков или записочек Ильича? Хоть и жалко отдавать, но надо. В музей ходит масса народу, и какое сильное впечатление производит музей". [61]

Дома, на письменном столе Надежды Константиновны лежит маленький альбомчик с фотографиями, на обложке которого наклеено одно слово — "Ильич". Разговаривая с посетителями или работая, она время от времени открывала страницы альбома и подолгу рассматривала фотографии. На столе она поставила и один из любимейших снимков — в Кашино, в 1920 году. У Ильича тут такой довольный, счастливый вид.

Альбомчик они сделали вместе с Варей Арманд. Та хотела чем-то утешить Надежду Константиновну после смерти Владимира Ильича и, увидев на столе несколько снимков Ленина, которые Крупская вырезала из газет и журналов, предложила сделать альбом. И с тех пор всегда он лежал у Крупской на столе.