Крупская

"Дорогой товарищ!

Говорят, Вы поддерживаете сношения с Язвицким, который в настоящее время живет в Кракове. Не можете ли Вы написать ему и узнать, каковы условия жизни для эмигрантов в Кракове. Нужны ли какие-пибудь документы и какие именно (метрическое свидетельство и прочее)? Есть ли что-нибудь вроде permis de sejour?[31] Очень ли сильная слежка за русскими? Есть ли возможность выдачи и обысков? Очень ли дорога жизнь? Можно ли устроиться там семейным образом франков на 200?

Вообще, попросите его написать поскорее все, что ва знает о Кракове, с точки зрения полицейской и хозяйственной.

Это очень, очень спешно.

Наш переезд на лето в Женеву висит все еще в воздухе…

Ну, всего лучшего.

Будем ждать ответа.

Н.К. 3 июня (1912 г.)".

Начались энергичные сборы, в Польшу ехали почти как домой, ведь это так близко от России. Квартиру на улице Мари-Роз передавали но объявлению поляку, краковскому регенту. Он придирчиво осмотрел комнатки, в которых уже все было готово к отъезду, кухню, вышел на малюсенький балкончик. Затем повел с Владимиром Ильичей "солидный разговор" о хозяйстве, о дороговизне, о жизни в Париже. Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна с трудом удерживались от смеха, видя, как Владимир Ильич недоуменно пожимает плечами в ответ на вопросы о рыночных ценах. Поляка интересовало, сколько стоят гуси, телятина и другие продукты, которых русские эмигранты и не пробовали. Когда регент наконец ушел, Надежда Константиновна сказала: "Ну, Володя, почему же ты не просветил его? Разве ты не помнишь, сколько стоил последний рождественский гусь?" — "Последнего гуся я ел в Шушенском, и он мне ничего не стоил", — смеялся в ответ Владимир Ильич.

В ПОЛЬШЕ

В Краков приехали 22 июня 1912 года. По предварительной переписке, их должен был встретить секретарь Краковского союза помощи политзаключенным Сергей Багоцкий. Он вспоминал, что встречу назначили в саду возле знаменитого Ягеллонского университета: "Был солнечный летний день. Кругом играли дети. Из университета небольшими группами выходили студенты. Я с напряжением приглядывался к проходящим, высматривая Ленина, которого никогда не видел, но почему-то представлял себе высоким широкоплечим мужчиной с черной бородой.

Прошло около получаса после условленного времени. Скамейки около меня заполнились. На одну из ближайших села немолодая пара — мужчина в котелке, с небольшой бородкой и скромно одетая женщина. Но я не обратил на них внимания. Начиная нервничать, я нетерпеливо ходил взад и вперед. Вдруг женщина встала и нерешительно спросила:

— Простите, вы, очевидно, кого-то ждете? Не вы ли Багоцкий?

— Значит, вы Ульяновы! — воскликнул я. — Мы уже давно ждем друг друга, сидя почти рядом.

Все засмеялись и пожали друг другу руки".

Заехав на вокзал за вещами, отправились в гостиницу. На другой день в газете "Голос", в хронике прибывших в Краков, появилось (конечно, для них нежелательное) сообщение: "Гостиница "Виктория" (на улице Звежинецкой, рядом с Плянтами, номера с электрическим освещением, стоимостью 1,40 кроны и выше. Вся гостиница отреставрирована согласно современным требованиям. Кондитерская и ресторан в гостинице). Семья Ульяновых из Парижа, Елизавета Крупская из Парижа…"

Через несколько дней нашли недорогую квартиру на Звежинецкой улице в только что отстроенном доме.

Звежинец — район пролетарский, без особых удобств, зато рядом — красавица Висла, куда стали ежедневно ходить купаться, в пяти километрах тенистый Вольский лес. Русью пахнуло на Ульяновых от окружающей природы.

В сентябре переехали ближе к центру, на улицу Любомирского. Краков нравился им старинными памятниками, прекрасными парками, знаменитой университетской библиотекой.

Поражало огромное количество костелов. Они высоко вздымали свои башни и шпили, довлея над окружающими кварталами. Над их убранством трудились лучшие мастера — художники, скульпторы, резчики по дереву и камню.

"Красивое убранство костелов, украшение их цветами, картины и статуи девы Марии, святых, блеск, освещение, театральность — все это имеет громадное значение в деле укрепления влияния религии на массы, повседневная жизнь которых часто сера, однообразна", — писала впоследствии Крупская.