Крушение

– Это они. Руководство здравоохранения округа. Контролеры. Они нам нужны. Для продвижения программы. Чтобы мы могли задействовать амбулаторные службы.

– «Мы» – это кто?

– Врачебное сообщество. Подойдите и представьтесь. Говорить ничего не нужно, только меня не облажайте.

Я посмотрел недоуменно.

– Ну прошу, – тихо прорычала Дойл-Маслоу, уничтожая всякий этикет, какой мог быть у этого просительного слова. – Как мы можем помогать пациентам, если не сможем их заполучать?

– Я по должности не могу рекомендовать…

– Да какие, к хренам, рекомендации! Вы только подойдите, а говорить буду я.

На меня пристально взирали шестеро. Следом за Кристин я подошел, улыбнулся и молча слушал, как она витийствует насчет общественных нужд, преимуществ амбулаторного лечения в наступающей новой среде, вызванной к жизни слиянием победной поступи медицины, бюджетного финансирования, а также спонсорства частных лиц, объединяющих свои усилия в «борьбе с психическими заболеваниями, так же как и все мы взаимодействуем и сотрудничаем для того, чтобы адаптировать уход за больными в зависимости от конкретных потребностей на местах».

Затем Дойл-Маслоу вальяжно улыбнулась мне, и я понял, что свое слово она сейчас нарушит.

– Перед вами доктор Делавэр, один из наших местных практиков. Он вызвался сотрудничать с нами в краткосрочном лечении серьезно больного человека, который просочился к нам с улицы и наконец-то получает уход, в котором так нуждается. А все потому, что доктор Делавэр понимает суть нашего общего дела. Фактически он сейчас здесь для того, чтобы вникнуть в общие психосоциальные потребности больного, и я от души надеюсь, что в дальнейшем мы сможем сотрудничать с ним по оптимизации мультимодальной помощи, перспективы которой мы сегодня обсуждаем. Может, у вас есть какие-то вопросы к доктору?

– Что за пациент? – спросила со стула женщина. – Каков его типаж?

– Это я обсуждать не могу, – ответил я.

– А как насчет этнической принадлежности? – задал вопрос мужчина по соседству. – У вас в самом деле многообразный подход?

– И это я не могу обсуждать.

– Скажу одно: речь идет о женщине, – ответила за меня Кристин Дойл-Маслоу. – Она серьезно больна, и да, наши подходы многообразны.

– Она из цветных?

– Не могу сказать.

– Помимо пичканья медикаментами, вы делаете что-нибудь еще? Присутствует ли в лечении элемент культурной сензитивности?

– Безусловно. – Кристин Дойл-Маслоу энергично кивнула. – Конкретно этот пациент…

– Это обсуждать нельзя, – сказал я.

– Ваше уважение к конфиденциальности, доктор, вызывает у меня признательность, – сказала мне женщина, ярясь при этом взглядом на Цаплю.

– Рад, что вы понимаете, – бросил я и ушел, чувствуя себя оскорбленным.

«Благодарю вас, сэры и херы. Может, вам еще прогавкать гимн США с мячиком на носу?»

На подходе к двери я слышал кликушество Кристин Дойл-Маслоу:

– …всё о качественном уходе! С нами работают самые лучшие специалисты этого города!

На мой звонок дверь открыл Кевин Брахт, в той же одежде, что и прошлой ночью; вид у него был помятый. На столе перед ним стояли стоптанные туфли Зельды. Я снял их.

– Ну как там цирк собак и пони, док?

– Навоз кучами.

Его губы расползлись в улыбке.

– Кстати, о навозе: до меня дошло, что еще здесь шиворот-навыворот. У пациентов в палатах отхожие места есть, а у санитаров – нет. Мне повезло, что две остальные палаты пустовали. Если б они были заняты, пришлось бы мне по нужде ковылять наружу или справлять ее через окно. Что еще раз свидетельствует: никто всерьез это место как стационар использовать не собирается. Очковтирательство в чистом виде. Просто анекдот. Так что чем скорее вы ее отсюда вызволите, тем лучше для нас всех.

– Ты прав, Кевин. Давай посмотрим, как у нее дела.

Глава 11

Зельда все так и лежала на спине в кровати; всклокоченные простыни и подушка прибились к стене. Волосы походили на сероватую паклю; дымно смотрели притухшие полузакрытые глаза.

Я остановился в паре шагов.

– Привет.

В ответ молчание. А затем улыбка – медленная, невнятная.

Я подступил чуть ближе.

– Зельда, я тебя отсюда забираю.

Она мелко моргнула; глаза стали как будто осмысленней. Но искра из них канула, сменившись оцепенением.

– Зельда, нам нужно ехать.

Ее голова, перекатившись с плеча на плечо, повернулась ко мне. С губ слетели едва слышные звуки, которые я не смог разобрать.

– Что-что, Зельда?

Она кое-как оформила из них слово:

– Кон-фет.

– Ты хочешь конфет.

– Ммм…

Детски надутые губы.

– Конечно, конфет мы тебе найдем. Но сначала давай уедем отсюда.

Она откатилась от меня.

– Я отвезу тебя туда, где ты была раньше, – сказал я ей. – «Светлое утро», помнишь?

Реакция нулевая.

– В Санта-Монике. Заведующая там тебя помнит.

– «Баунти», – промямлила Зельда, – с кокосом.

Она употребляла героин, а наркоманы бредят сахаром. Однако за время отсидки симптомы ломки у нее не проявились. Возможно, это отчасти объясняется инъекциями ативана, хотя замаскировать серьезную зависимость он не мог бы.