Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Рональд Фредерик Делдерфилд Крушение империи Наполеона Военно-исторические хроники

Посвящается сэру Артуру Брайанту в знак дружбы и признательности за его неоценимый вклад в изучение истории этого периода

Ronald Frederic Delderfield

Imperial Sunset. The Fall of Napoleon, 1813–14

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2022

* * *

Глава 1 Казаки с Эльбы

I

В Северной Европе весну всегда ожидают с большим нетерпением, чем на теплом юге, но на Балтийском побережье ее никогда еще не встречали так радостно, как в 1813 году, ибо она несла с собой не только солнечный свет и короткие ночи, но и предвестье грядущих великих событий. Чувствовалось, что через несколько месяцев старинные ганзейские города вновь обретут свободу — ту уникальную личную и экономическую свободу, которой они с немногими перерывами пользовались с XIII века, когда возникла Ганзейская лига.

Но вот уже семь лет, со времени решительной победы императора Наполеона над пруссаками под Йеной, как города Ганзы — Гамбург, Любек и другие — вошли в состав расширяющейся Французской империи, которая теперь простиралась от Кадиса до восточной границы древнего Польского королевства, от Северной Германии до Мессинского пролива, отделявшего подвластное французам Неаполитанское королевство от Сицилии. Вследствие объявленной императором экономической блокады Великобритании такие города, как Гамбург, увядали, лишившись доходов от торговли разнообразными товарами: мехами, воском, медом и дегтем, а также поташем, древесным углем, пенькой, льном, зерном, солодом, шерстью, свинцом, оловом, треской и ворванью. Французские таможенные чиновники зорко следили за грузопотоком. Французский гарнизон жирел на местных налогах. Для контрабандистов наступило золотое время, а специальные торговые лицензии служили источником прибылей для многих французов и немцев, но контрабанда под зорким взглядом старых революционеров, таких, как маршалы Мор-тье и Брюн, была рискованным занятием, а лицензии можно было получить лишь за большие взятки. Стародавняя свобода продавать и покупать в больших количествах миновала, и гражданин Гамбурга уже не чувствовал себя привилегированной персоной в Европе с ее засильем алчных аристократов. Население города сократилось со ста двадцати до восьмидесяти тысяч человек, и горожане мрачно смотрели в будущее, когда курьеры из Парижа будут привозить указы, строго регулирующие размер прибылей, если таковые еще останутся. Пока континент оставался под властью Наполеона, гамбуржцы не питали надежд на изменение незавидного положения, но, однако, в декабре 1812 года внезапно замаячили признаки резких перемен.

В течение всего этого месяца с востока приходили слухи, и самые поразительные из них неожиданно подтвердились, когда в городах на Балтийском побережье начали появляться кучки полубезумных оборванцев с красными кругами вокруг глаз и обмороженными ушами, медленно ковыляющих по снегу ногами, обмотанными окровавленными тряпками, а сани привозили калек, которые умирали в городских госпиталях и бараках. Бюргеры с изумлением смотрели на этих несчастных. Трудно было поверить, что это практически все, что осталось от Великой армии Наполеона, шесть месяцев назад состоявшей из полумиллиона человек шестнадцати национальностей и не далее чем в июне перешедшей Неман, вторгнувшись в пределы России.

Вслед за санями, привозившими беглецов, пришла уверенность, что Великая армия действительно уничтожена, и все, что осталось от величайшего из войск, топтавших европейскую землю со времен персидского нашествия на Грецию, — это несколько тысяч императорских гвардейцев и около десяти тысяч ветеранов, чьи решительность и опыт взяли верх над ужасной русской зимой, месяцами голода и пиками казаков, гнавшихся за ними пятьсот пятьдесят миль по снегу. Для жителей ганзейских городов былая привольная жизнь внезапно оказалась совсем рядом — рукой подать. Ни один правитель, рассуждали они, не смог бы пережить такую катастрофу и сохранить достаточно власти, чтобы распоряжаться их жизнями с берегов далекой Сены. То, что они ошибались — по крайней мере, временно, — было не следствием их неразумности суждений, но свидетельством гениальности малорослого толстячка с большой головой и бледным лицом, который всего за четырнадцать дней проделал зимний путь от Сморгони на дальнем берегу Немана до своего дворца в Тюильри.

Среди первых, кто держал нос по ветру и почуял новые веяния, приходившие из России, был Гувьон Сен-Сир, эксцентричный маршал Франции, скрипач-любитель, чьи оборонительные таланты только что принесли ему вожделенный жезл.