Крушение империи Наполеона. Военно-исторические хроники

Однако, несмотря на то что позиции удалось удержать, французских рядовых той ночью одолевали предчувствия. Более сообразительных из их числа тревожило очевидное пренебрежение генерального штаба к путям возможного отхода, особенно в смысле мостов через различные водные препятствия между полем боя и дорогой на Вейсенфельс, ведущей к французской границе. Нижним чинам казалось, что конца не будет всем этим переходам и боям с врагом, который превосходил их числом едва ли не в каждом сражении. Эркман и Шатриан передают уныние этих людей в отрывке, где их герой Жозеф Берта наблюдает за переездом императорского штаба по Лейпцигу. Путь расчищали конные гренадеры-гвардейцы, «…люди-гиганты в огромных сапогах и высоких киверах. Все восторженно восклицали: „Эти парни — могучие бойцы, и они на нашей стороне!“» Затем показался императорский штаб — от 150 до 250 генералов, маршалов и офицеров, «верхом на чистокровных лошадях. Цвет их формы с трудом можно было различить под золотыми галунами и бесчисленными наградами; одни из них были высокие и худощавые, с надменными лицами, другие приземистые, коренастые и румяные; третьи молодые, сидевшие на конях как статуи, со сверкающими глазами и носами похожими на орлиные клювы. Зрелище было великолепное и одновременно устрашающее. Но больше всего меня поразило среди всех этих офицеров, двадцать лет державших в страхе всю Европу, появление самого Наполеона в его старой шляпе и сером сюртуке. Кажется, я и сейчас вижу, как он проезжает мимо меня, крепко стиснув мощные челюсти и опустив массивную голову на грудь. Все кричали „Да здравствует император!“, но он не проронил ни слова; он обращал на нас внимания не больше, чем на моросящий дождь, пропитавший воздух».

Описание совершенно достоверное. Сотни и тысячи людей, ставших свидетелями этого мрачного, потрясающего зрелища, вспоминали его в старости, когда Францией правили ничтожества и слава была не в моде. Именно из подобных воспоминаний выросла легенда о Наполеоне, и именно они в конечном счете одержали более решительную победу, чем та, что выиграли самодержцы под Лейпцигом.

Но сейчас, когда бой начался снова, Наполеон был согласен на компромисс, чтобы спасти хотя бы какие-нибудь остатки своих весенних планов. Он послал за генералом Мерфельдом, плененным вчера в Долице, вернул изумленному военачальнику его шпагу и велел ему возвращаться в лагерь союзников с новыми условиями перемирия. Император уступал Польшу и Иллирию, соглашался на независимость Голландии, ганзейских городов, Испании (уже и так потерянной) и объединенной Италии. Мерфельд поехал прочь, поздравляя себя с такой удачей, но Наполеон не дождался никакого ответа, хотя бы из вежливости. Союзники были полны решимости воевать до тех пор, пока последний француз не уберется за Рейн.

Весь день 17 октября продолжалось необъявленное перемирие. Стрельба, и то нерешительная, шла лишь в северо-западных пригородах, где Мармон противостоял Блюхеру. Тем временем прибыл Бернадот со своими шведами, а поредевшие армии союзников получили значительное подкрепление — русский генерал Беннигсен привел две колонны численностью примерно 100 тысяч человек. Пополнение же французских сил ограничилось лишь корпусом Рейнье, насчитывавшим около 10 тысяч бойцов. В полночь 17 октября, не получив от противников никакого ответа, Наполеон отозвал свои аванпосты и отдал приказ возобновить битву.

III

У него на уме было отступление. Для французов, вставших дугой вокруг плотно обложенного города, когда единственная ведущая на запад дорога была под угрозой, едва ли оставался иной выход. Правое крыло, где командовал Мюрат, закрепилось в деревнях Конневиц и Долиц на Плейсе. Выдвинувшийся вперед центр позиций в Пробстхайде удерживали надежные Макдональд и Удино. Левое крыло под командованием Нея вытянулось на север до Голиса, где был поставлен отражать пруссаков Мармон. Наполеон, потративший почти всю ночь на разъезды, в ходе которых забрался на восток до самого Рейдница, чтобы переговорить с Неем, и на запад до Линденау, где совещался с Бертраном, устроил свой штаб в Штоттерице, неподалеку от опасного центрального выступа в Пробстхайде. В восемь утра начался артиллерийский обстрел, и Бертрану был послан приказ постепенно выходить на вейсенфельсскую дорогу, но любой ценой удерживать мост через Эльстер.

Борьба снова сосредоточилась в трех местах, но сейчас их разделяли меньшие расстояния, чем 16 октября. Примечательной чертой этого кровавого дня была успешная оборона почти в каждом секторе дуги, несмотря на тающие в результате непрерывной стрельбы боеприпасы, из-за чего пушки и ружья становились бесполезными, подавляющее численное превосходство неприятеля, измену в рядах французов и неистовые атаки союзников, особенно в центре, где войска коалиции сражались с огромной решимостью, не обращая внимания на колоссальные потери.