Крушение лабиринта

Воинственные пришельцы замечены жителями его и, вероятно, уже давно. Кто выглянул из дверей и замер; кто бежит к площади, привыкнув поступать так при любом событии, которое не укладывается в размеренное течение повседневной жизни. Подобно тому, как огонь перекидывается при пожаре с кровли на кровлю, бежит со двора на двор заполошный крик:

– Микайны!

У древнего обломка скалы, что напоминает вскинутую ладонь, стремительно увеличивается толпа.

Враги близятся. Высокое солнце шлет блики с блях и чеканных панцирей, с круглых шлемов. И кажется, будто б отделился от волн и неумолимо накатывает, двигаясь по береговому откосу вверх, морской блеск.

И выдыхаются крики. Безмолвие накрывает площадь, и оно нестерпимо… Все жаждут услышать голос, отдающий распоряжения, хоть какие-то. Никто не в состоянии даже думать о том, чтобы заговорить самому.

Люди на площади становятся поближе друг к другу, непроизвольно, хотя и не замечают этого. И многие бросают взгляды назад и вверх. Туда, где высятся в отдалении, в легкой прозрачной дымке, скалы Неприступного плоскогорья.

И в этих взглядах надежда… раненная… и бьется в этих взглядах немой призыв.

Толпа похожа на плод, павший с дерева, и размягчаемый жаром беспощадного солнца. Есть в этом плоде и косточка, которая не поддается так уж легко. Высокий худой старик, и его в толпе выделяет поза, уверенная и даже почти спокойная. Лишь узловатые пальцы взметываются иногда вверх и оправляют без надобности на груди сверкающую пластинку. На золоте чеканена одна руна, и у нее три смысла: ГОЛОВА, СОЛНЦЕ, ДЕСЯТЬ.

Около старика стоит юноша, и страха у него в глазах нет. Ни явного, как у всех, ни спрятанного и укрощаемого уздою воли, каков у старца. Эти глаза под нахмуренными бровями не мечутся и они глядят, неотступно, в упор на приближающихся врагов.

Внезапно юноша оборачивается и говорит громко, и голос его срывается:

– Декан! Позволь мне взять меч!

Стоящие вокруг вздрагивают.

– Я верю, что я герой. И значит, я сумею защитить полис, каким бы ни было боевое превосходство наших врагов. Потому что ведь они только люди. А я… Декан, я видел наших богов, я подсмотрел Игры! В ту ночь, после которой они казнили моего друга, а твоего сына. И я почувствовал: боги родные мои по крови! Знаешь, почему они медлят? Потому что полагаются на меня! Защиту нашего полиса они доверили мне, их сыну! Декан, позволь мне взять меч!

Юноша умолкает, его дыхание сбилось от страстной речи. Старец обратил к нему взор, и выцветшие глаза внимательно всматриваются в пылающее лицо. Скорее не испытующе, а печально.

Напряженной тетивой звенит тишина над площадью… И неожиданно срывается ответ-вздох:

– Возьми меч.

Дорога опускается к морю, и ее уклон почти не заметен. И налетает переменчивый ветерок с обочины, вихрит пыль. Друг Тессия идет навстречу подступающим воинам. Ярко блестит клинок, поднятый в его руке высоко, как знамя.

Неуловимое движение совершается в рядах приближающихся врагов. Короткое, словно молния. И юноша вдруг вздрагивает всем телом – и начинает падать. Но прежде падает меч, оброненный и беззвучный, и поднимает облачко пыли у подгибающихся колен.

Друг Тессия простерт на дороге. Четыре оперения стрел пляшут над его грудью. Некоторые жители полиса, схватив кто копье, кто палку, бросаются на врагов. И эти погибают от стрел.

А прочие отступают, практически не оказывая сопротивления, вытесняемые в проулки. И падают, и бегут, наталкиваясь друг на друга и спотыкаясь. Сверкающие щиты и панцири видны с площади уже с трех сторон.

КУПЕЛЬ

Высокий мраморный свод; его испещряют впадины, выступы, располагающиеся без какого-либо порядка. Местами они сопрягаются друг с другом весьма причудливо, складывая изображенья гротескных лиц и невиданных каких-то существ.

Такие потолки бывают в каменоломнях, в пещерах, что остаются по выработке месторождения. Но там таковы и стены. А здесь они как выровненные по отвесу и совершенно гладкие на высоту человеческого роста, а кое-где и выше. Стенам подстать и пол. Он ровный, и даже отражает предметы подобно зеркалу.

В каверне царствует полумрак, и лишь ее самый центр освещается лучом солнца, идущим сверху. Пространство подземелья пересекает, наискось, невысокий и плоский гранитный гребень.

Он обладает прихотливою формой. Как будто это поток, что попытался противостоять холоду, и тем не менее оказался он, все-таки, постепенно скован. Живые пласты-ступени словно бы вытекают одна из-под одной и, чем ниже, тем делаются они все более веероподобны и плоски.

И постепенно так он сходит на нет, сей язык, являясь из одной стены полости и уходя в пол, немного не достигая противоположной.

Скорее всего это застывший ток лавы, или нечто ему подобное. И в середине этого гранитного языка есть выемка – как раз там, куда спускается рассеянный бледный луч. Как если бы твердый камень здесь оказался вычерпнут великанской ложкой, когда он еще лишь тек, застывая, расплавленный жаром недр.

И в этом вот углублении овальной правильной формы – играя, бежит ручей!